Выводы к главе 4

國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

100

“Лиза, Лиза, Лизавета, что ж не шлешь ты мне привета, что ж ты дроле не поешь, аль твой дроля не пригож <…> После споем с тобой, Лизавета. Вот выполним боевой приказ и споем.”

“Честное слово?”– улыбнулась Лиза.

“ Ну, сказал ведь.

Однако на войне эмоцией нельзя пересилить разум, иначе можно навлечь на себя беду.

«Лиза летела через лес, как на крыльях», с навязчивой мыслью о страсти, об обещании Васкова. Взяв жердь вместо слеги, она пренебрегла опасностью и через топь переходила, но не перешла. В последний момент своей жизни героиня вновь оказалась в одиночестве («Страшным было одиночество, мертвая, загробная тишина, повисшая над бурым болотом. Лиза ощущала почти животный ужас, и ужас этот не только не пропадал, а с каждым шагом все больше и больше скапливался в ней...»), как прежде в детстве в деревне. Она была обижена тем, что гибель надвинулась не из-под пули, а от болотного месива, но все-таки верила, что когда-нибудь для нее наступит «ослепительное счастье».

4.3 Выводы к главе 4.

В отличие от других глав в диссертации в связи с трудностью прямого сопоставления произведений различных жанров в данной главе мы проводим различие в «обработке»

темы «женщина на войне» двумя авторами-фронтовиками – женщиной и мужчиной только в обобщении.

1. В военной поэзии Ю. Друниной наблюдается эволюция ее воззрений на роль женщины-солдата на войне. Стихотворения 1940-х годов фиксируют, в первую очередь, переходный этап жизни (из школы на фронт) и изменение социальной роли (от школьницы к взрослой женщине). Лирическая героиня объясняет свое присутствие на войне результатом общего порыва советской молодежи. Конфликт при превращении в солдата заключается в том, как в душе слить женственность и мужественность – два кажущихся противоположными друг другу человеческих качества. Кроме того, поэт фиксирует парадокс психики героини, которая то гордится своим превращением в бойца, то мучается от фронтовой памяти как травматического опыта.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

101

В стихотворениях 1950–1960-х годов поэт пытается разглядеть сущность патриотизма, неразъяснимая сила которого проявилась в самом пекле войны. В это время «пружиной»

стремления на фронт является отнюдь не безрассудная страсть, а сознательное желание защитить то, что оставили предшественники. Героиня входит как солдат в состав воюющего поколения, частью которого является известная всей стране Зоя Космодемьянская (автор даже не называет ее фамилию) и подруги-соратницы. Друнина начинает писать от лица поколения, обращаясь к сверстникам, в том числе и погибшим, подчеркивая значение всего, что они сделали для страны. В связи с этим поэт характеризует свою армейскую юность словами «удача, а не беда». Ей трудно отделаться от «фронтовой ностальгии» и снова возвратиться к мирной жизни, но она пытается это сделать.

Женщина в стихотворениях Юлии Друниной является важной частью воюющей армии, военного поколения, наравне с мужчинами выполняя свой долг перед родиной.

Но – и это постоянно подчеркивается – эта женщина медицинская сестра, сохраняющая жизни, а не уничтожающая их.

2. Интерпретация под иным, по сранению с традиционным (повесть о героическом подвиге девушек-зенитчиц), углом зрения позволила нам раскрыть социально-философский смысл повести «А зори здесь тихие». Б. Васильев, используя композиционный прием ретроспекции, сначала показывает превратившихся в солдат героинь, только потом рассказывая о их довоенной жизни и причинах их попадания на фронт. Такое построение текста позволяет наглядно сопоставить мирную и военную жизнь героинь. В ходе развития сюжета важную роль играют философские отступления, увлекающее читателей на размышление о взаимодействии между волей человека и силой обстановки (войны). Исходя из прямо высказанной мысли повествователя («…первая рукопашная всегда ломает человека, преступая через естественный, как жизнь, закон

«не убий». Тут привыкнуть надо, душой зачерстветь, и не такие бойцы, как Евгения, а здоровенные мужики тяжко и мучительно страдали, пока на новый лад перекраивалась их совесть…»), мы выдвигаем тезис, что глубинный смысл повести обнаруживается в аспекте коллизии между природой женщины и характером войны. С точки зрения собственной ценности, каждая героиня успешно борется за свою цель. Однако все они оказываются не в силах противостоять жестокости войны, так и не становятся

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

102

полноценными бойцами. В контексте судьбы каждой из них гибель обусловлена общей проблемой: невозможностью превращения женщины в солдата.

3. Сравнивая тематику и проблематику в поэзии Ю. Друниной и повести Б. Васильева, можно выделить несколько основных различий.

Первое связано с вопросом о роли женщины на войне. Лирическая героиня в поэзии Друниной идет на фронт из осознания обязанности у женщины, равной обязанности мужчины. В связи с этим девчата похожа на парней. А натура героинь в повести Васильева сталкивается с характером войны. То, что они выполняют боевое задание, как будто нарушает закон о предназначении женщины.

Второе касается проблемы человеческой воли перед лицом войны. Лирическая героиня Друниной во время превращения в солдата овладевает мужественностью, одновременно сохраняя женственность. Это человек, умеющий активно сопротивляться воздействию обстоятельств. Но для героинь Васильева такая задача оказывается непосильной, поэтому они не только плохо готовы к военной деятельности, но также попадают под распоряжение внешной силы.

Третье различие заключается в аспекте «темперамента» патриотизма. Друнина оправдывает поведение своей героини разумным стремлением к бою, к защите всего народа. Поэтому, по мнению героини, участие в войне оказывается удачным опытом.

Васильев показывает безрассудную страсть героинь, которая ведет их сначала к неумелым поступкам, а потом к гибели. Попадание на фронт, хотя героическое, в некотором смысле беда.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

103

Глава 5

Воюющие дети в художественной литературе о Великой Отечественной войне.

Тема воюющих детей возникала и развивалась в русской литературе на всем протяжении XX века, так как различные общественные силы доказывали друг другу – в том числе и военным путем – идеологическое превосходство своих позиций, нередко привлекая в качестве доказательств своей правоты не только взрослых, но и детей. С середины XIX века детство осознавалось как важнейший период развития человека, требующий заботы и защиты со стороны взрослых. Уже были произнесены слова Федора Достоевского про слезинку ребенка, провозглашенную критерием гуманности любого действия⁸⁸ . Это не мешало использовать образы детей каждый раз, когда возникала потребность в оправдании военных действий или приготовлений к ним⁸⁹.

Изменившаяся структура общественной жизни России вовлекла в Первую мировую войну самые широкие круги населения. Детям отводилась роль помощников старших:

им предлагалось ухаживать за ранеными, посылать на фронт посылки и письма, участвовать в шествиях и концертах в поддержку армии. Образы детей широко использовались в пропаганде, причем традиционный образ ребенка-жертвы соседствовал с образами «маленькой сестры милосердия» и «маленького воина», которые должны были вызывать не столько жалость, сколько умиление, близкое восприятию некрасовского «мужичка с ноготок» – маленького человека, со всей серьезностью выполняющего взрослое дело. Ребенок, непосредственно участвующий в боевых действиях – при всех случаях реального бегства на фронт – оставался во многом ритуальной фигурой пропагандистского и/или авантюрно-приключенческого текста⁹⁰ . Он символически обозначал жестокость врага, оправданность войны со стороны

«своих», правильность системы воспитания патриотических чувств, но в обществе не возникало сомнения в ненормальности подобного опыта⁹¹.

88 См.: Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. М.: АСТ, 2007.

89 Рябов О. В. «Россия-матушка»: история визуализации // Национальная идентичность России и демографический кризис: Материалы Всероссийской научной конференции. М.: 2006. С. 753–756.

90 Сальникова А. А. И они хотели воевать: русские девочки и Первая мировая война 1914 – 1918 гг. //

Сальникова А.А. Русское детство в ХХ веке: История, теория и практика. Казань: Казанский гос. ун-те, 2007. С. 142–168.

91 См.: Литовская М. А. «Потешное войско» в русской литературе 1930-х годов // Мальчики и девочки:

Реалии гендерной социализации. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

104

«Преждевременными воинами» назвал детей, так или иначе принимавших участие в Гражданской войне, Н. Цуриков, который в 1925 году издал 2400 сочинений на тему

«Мои воспоминания» учащихся русских эмигрантских школ⁹². В советском обществе с самого начала его становления военные испытания начинают рассматриваться в ином контексте. Конечно, сохраняется традиционное отношение к войне как непосильному для ребенка событию, способному разрушить его жизнь. Как жертв войны воспринимали беспризорников, несовершеннолетних преступников. Сохраняется традиция авантюрной повести о приключениях детей на войне («Красные дьяволята» П.

Бляхина – 1923 год). В то же время участие в боевых действиях все чаще представляли как своего рода «инициационную» практику, необходимую молодому человеку, чтобы доказать свое право считаться полноценным гражданином нового мира, правда, война при этом понималась достаточно широко. В 1920-1930-е годы это было связано с мобилизационной доктриной советского государства, предопределенной, с одной стороны, общим контекстом межвоенного периода, характерные черты которого сложились “под влиянием опыта Первой Мировой войны, в особенности под влиянием неизбежности учета фактора мобилизованных масс в обществе и политике»⁹³. С другой – приближение неопределенного, но обязательного для всех коммунистического будущего требовало от общества сплочения, которое достигалось в том числе обнаружением общего врага и борьбой с ним⁹⁴.

Если в 1920-е годы участие ребенка в недавних войнах преимущественно оценивалось по предреволюционным меркам, то к началу 1930-х вся отлаженная советская пропаганда работала на то, чтобы каждый член общества, вступив в более или менее сознательный возраст, осознавал, что он живет в ситуации «усиления классовой борьбы», «империалистической угрозы». И целенаправленная, и стихийная социализация предлагали ребенку в качестве основного способа существования постоянную борьбу, подготовку себя к героическим свершениям и подвигам. Кулаки, шпионы, дезертиры, империалисты, белые, басмачи, вредители – и это еще не полный список активных врагов нового строя. В 1930-х существуют лишь островки будущего

92 Цуриков Н. Дети эмиграции. Обзор 2400 сочинений, учащихся в русских эмигрантских школах на тему:

«Мои вспоминания» // Дети эмиграции: воспоминания. Сб. статей. под ред. проф. Зеньковского В. В. М.:

Аграф, 2001. С. 24–136.

93 Коткин С. Советский Союз в межвоенном цивилизационном контексте // Мишель Фуко и Россия. СПб., 2001. С. 241

94 См.: Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М.: Новое лит. обозрение, 2007.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

105

светлого мира, за который нужно бороться. Поэтому армия в этом мире становится важнейшим институтом общества. Пионеры давали клятву «быть готовыми» к борьбе за новые идеалы». «Готовность к “походу” у “красногалстучной гвардии”, как на милитарном языке эпохи было принято называть пионеров, надо было воспитывать.

Жизнь во враждебном окружении предполагает необходимую психологическую, идеологическую, физическую, специальную подготовку к военным действиям.

Журналистика и литература, соответствующим образом оформлявшие интенции государственной власти, приняли на себя часть функций по созданию соответствующего психологического и идеологического общественного настроя»⁹⁵.

Вполне вероятно, что целеустремленно формируемое у советских подростков в 1930-е гг. милитаризованное мышление сыграло значительную роль в будущей Отечественной войне. Александр Зиновьев, сам бывший объектом воспитания в то время, так оценивал результаты сформированной у его поколения, в том числе и литературой, системы представлений: «Я утверждаю, что система идейного воспитания, сложившаяся в стране после революции и достигшая расцвета в тридцатые годы, блестяще выполнила ту историческую задачу, какая на нее и возлагалась объективно… и что бы ни говорили о поведении миллионов людей в период войны, якобы свидетельствовавшем о крахе советской системы и идеологии, на самом деле именно война была самой показательной проверкой эффективности мощнейшей системы идейного воспитания тех лет <… > даже в самые трудные периоды войны ни у меня, ни у тех, кто окружал меня, не было сомнения в будущей победе. Воспитание, какое мы получили в школе тридцатых годов, давало знать о себе, несмотря ни на что»⁹⁶.

Великая Отечественная война получила много хорошо подготовленных к ней бойцов, но она же существенно изменила пафос отношения к воюющим детям. Оккупация, репатриация, эвакуация, голод – на долю военных детей выпали недетские испытания.

«Юные труженики тыла», «юные партизаны», «сыны полков», готовые мстить за убийство родных, захваченную фашистами землю, – последние герои эпохи тотальной мобилизации. Война, выигранная ценой страшных потерь, вызвала у взрослых усиление

95 Литовская М. А. Воюющие дети в русской литературе первой половины ХХ века // Homo Militaris:

Литература войны и о войне. История, мифология, поэтика. Калуга: КГУ им. К.Э. Циолковского, 2010.

С. 94.

96 Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М.: Центрполиграф, 1999. С. 52.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

106

чувства ответственности за детские мучения. Отныне в образе ребенка – преждевременного воина будет акцентироваться иной аспект – не мобилизационный, а жертвенный: забота солдат о ребенке – жертве войны (В. Катаев «Сын полка»), гибель ребенка-героя как цена победы («Орлята»), наконец, жертвоприношение ребенка на алтарь победы (В. Богомолов «Иван»).

Все более распространенным типом героя-военного выступает мальчик-жертва.

Появление образов солдат-подростков, обусловленное исторической спецификой ведения военных действий, сопровождается «фундаментальным правилом нашего мышления», что «на поле сражения мальчики становятся мужчинами» ⁹⁷ . В отечественной литературе, начавшись с Пети Ростова, этот тип особенно активно появляется в искусстве эпохи «оттепели» (Булат Окуджава «Будь здоров, школяр», Константин Воробьев «Крик»; Владимир Богомолов «Иван» и др., хотя сразу надо отметить, что мальчиками в данному случае называются вчерашние школьники, а не дети-подростки). В этом образе обычно актуализируется тема бесчеловечности войны, без разбора уничтожающей даже тех, кто только начал жить; важным фактором его появления оказывается и временная дистанция между возрастом автора и героя, на долю которого приходятся не зависящие ни от него, ни от его ближнего окружения испытания.

В официальной «пионерской» литературе тема героизма также будет решаться преимущественно через жертвенные мотивы. Культ погибших детей-воинов, ритуалы, связанные с почитанием памяти детей – жертв войны; мемориалы, посвященные погибшим пионерам-героям, – все это должно было не столько воспитывать будущих воинов, сколько формировать чувство благодарности павшим за сохраненную ими свободу и независимость СССР.

Мы рассмотрим две интерпретации образа мальчика, оказавшегося в годы Великой Отечественной войны в действующей армии. Сходство повестей Валентина Катаева

«Сын полка», написанной в 1944 году, и Владимира Богомолова «Иван», датируемой 1957 годом, бросается в глаза каждому читателю.

97 Михель Д. В. Мужчины, мальчики и поле боя // Гендерные исследования. 2002. №6. С.135.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

107

Главные герои тезки и ровесники, оба остались сиротами в первые месяцы войны, оба ненавидят фашистов и, оказавшись на передовой, по мере сил принимают участие в военных действиях. Окружающие того и другого взрослые жалеют их и понимают всю ненормальность пребывания ребенка на фронте и по мере возможности пытаются отправить их в тыл, в суворовское училище. В то же время при всем фабульном сходстве различия и в пафосе, и в интонации позволяют рассматривать их в качестве едва ли не образцов художественных текстов двух периодов в советской военной прозе: проза

«писательская» и проза «лейтенантская», проза подвига и проза будней, проза романтизированная и проза документализированная. Типичная проза военных лет и второго послевоенного десятилетия. При этом «повесть-сказка», по определению Б.

Галанова⁹⁸, В. Катаева как будто полностью укладывается в определение «красивая неправда о войне», а жесткая психологическая повесть В. Богомолова является воплощением «суровой окопной правды». Однако если мы внимательно прочитаем оба этих произведения, мы увидим, что, объединенные общей темой, они написаны в рамках разных литературных периодов, традиций, жанровых образований, что позволяет этим текстам, органично включаясь в творчество обоих писателей, не столько вступать в полемику друг с другом, сколько расширять диапазон видения войны.

5.1 Образ маленького солдатика в повести В. П. Катаева «Сын полка»

(1944)

Валентин Петрович Катаев (1897–1986), воспитанный в Одессе в семье учителя, еще подростком напечатал в газете «Одесский вестник» первое стихотворение. В 1915 году, не окончив гимназии, он пошел добровольцем-вольноопределяющимся в действующую армию, был вовлечен в водоворот Первой мировой войны. Командовал артиллерийской батареей на Донском фронте, не однажды был ранен, отравлен газами. Вернувшись с войны, он писал юморески, фельетоны, рассказы, в частности, о Гражданской войне –

«Опыт Кранца» (1919), «Золотое перо» (1920), «Записки о Гражданской войне» (1924). В 1930-е годы он пишет повесть для подростков и о детскую «Белеет парус одинокий»

(1936), сразу ставшую широко известной. О Катаеве стали говорить как о писателе, умеющем изображать подростковую психологию. В годы Великой Отечественной войны

98 См.: Галанов Б. Е. Валентин Катаев. Размышления о Мастере и диалог с ним. М.: Художественная литература, 1989.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

108

Катаев, будучи военным корреспондентом, написал повесть «Сын полка» (1944).

Относящаяся к числу ярких образцов детской советской литературы повесть «Сын полка», на первый взгляд, представляет собой приключенческий текст для младших школьников с ярким блеском пафоса патриотизма. Однако, если читать ее с точки зрения

«взрослого», мы можем говорить о более серьезных проблемах, скрывающихся за увлекательным сюжетом.

Если одним словом охарактеризовать повесть, можно сказать, что это история о том, как ребенок стал сыном полка. На наш взгляд, это, скорее, история об осуществлении мечты ребенка – превратиться в одного из настоящих солдат полка. Как правило, истории героя на войне предшествует рассказ о его происхождении, чтобы понять его желания.

Историю главного героя сообщает читателю сержант Егоров:

Отец погиб на фронте в первые дни войны. Деревню заняли немцы. Мать не хотела отдавать корову. Мать убили. Бабка и маленькая сестренка померли с голоду. Остался один. <…> все хотел через фронт перейти. Да фронт тогда далеко был. Совсем одичал, зарос волосами. Злой стал. Настоящий волчонок. Постоянно с собой в сумке гвоздь отточенный таскал. Это он себе такое оружие выдумал. Непременно хотел этим гвоздем какого-нибудь фрица убить…⁹⁹

Во-первых, это типичный образ ребенка – военного сироты. Лишившись семейного воспитания, Ваня Солнцев самостоятельно формирует свое мировоззрение, по своей воле выбирая, кем быть, вопреки родительским советам, ожиданиям, и т.п. Во-вторых, гибель членов семьи, голод, бездомность, болезнь – совокупность неблагоприятных осбтоятельств оказывает влияние на характер и поведение («одичал», «злой стал») ребенка. Во-третьих, вооружение им самого себя – это не только средство физической самообороны, но и проявление скрытой психологической неприязни к окружающему миру. Ваня живет в мире, разрушенном войной, что зарождает в голову ребенка идею нелепую, даже дерзкую: «Он сам просится, “Выучите меня, говорит, дяденька, на разведчика.”» (12) Это интонация детская, но притязание взрослого. Без благоприятных

99 Катаев В. П. Сын полка. М.: Эксмо, 2012. С. 11. Далее цитаты по этому изданию приводятся в тексте с указанием в скобках страницы.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

109

условий мечта может остаться лишь химерой. Возможность осуществиться мечте дали люди, спасшие Ваню из темного окопчика: «И в разведку тебя будем брать. Сделаем из тебя знаменитого разведчика» (16).

Кроме словесного обещания, стремление мальчика к прекрасной воинской жизни укрепляет зрелище изобилия в армии: «вычищенные и смазанные салом автоматы»,

«шинели и плащ-палатки, сложенные ровно», «противогазы и вещевые мешки»,

«кружки, сделанные из консервных банок, целлулоидные мыльницы, тюбики зубной пасты и зубные щетки в разноцветных футлярах с дырочками», «помазок для бритья»,

«маленькое круглое зеркальце», «сапожные щетки», «коробочка ваксы», «большой медный чайник», «громадная горсть рафинада», газета «Суворовский натиск», журнал

«Красноармеец» (13–14) и др.

По какой причине нужно такое детальное, чуть ли не избыточное описание

«интерьера»? Цель его – охарактеризовать чувство облегчения в душе мальчика, издавна захваченного одиночеством и обездоленностью: «Ему не верилось, что позади были три года нищеты, унижения, постоянного гнетущего страха, ужасной душевной подавленности и пустоты» (14). Материальное обеспечение связано для него с душевной безопасностью. Переместиться из «зеленой вонючей лужи» в «палатку разведчиков» похоже на попадание из ада в рай:

какая чудесная, какая восхитительная жизнь начиналась для Вани! Дружить с храбрыми, великодушными разведчиками; вместе с ними обедать и пить чай внакладку, вместе с ними ходить в разведку, париться в бане, палить из автомата <…>

Три года жил Ваня, как бродячая собака, без дома, без семьи. Он боялся людей и все время испытывал голод и постоянный ужас. Наконец он нашел добрых, хороших людей, которые его спасли, обогрели, накормили, полюбили (19).

Это слова всеведущего повествователя, обрисовывающие мир воображения Вани. Но приказ командир – отправить в тыл – мешает его восторгу. Мечта мальчика того и гляди станет былью, но вдруг она окажется утопией. Два раза он бежит обратно, что доказывает железную волю мальчика: «Смелый, чертенок! Ничего не боится. Настоящий солдат»

(24). Чем дальше он находится от тыла, тем больше он стремится к фронту, к своей цели.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

110

Ваня всеми помыслами мечтает о превращении в солдата, но о том, что такое солдат, ничего не знает. Чтобы достичь цели обычно необходим объект для подражания, поэтому неслучайно автор создает образец идеального солдатика:

Сроду еще не видал Ваня такого роскошного мальчика. На нем была полная походная форма гвардейской кавалерии <…>

С независимым видом он приблизился к роскошному мальчику, расставил босые ноги, заложил руки за спину и стал его рассматривать (30).

«Роскошный мальчик» для Вани – необыкновенный изумительный человек, чья внешность символизирует высокий статус. Дети составляют явный контраст: скромно одетый босоногий Ваня и безукоризненно нарядный мальчик, бряцающий оружием, выставляющий напоказ одежду («черные бурки и алые башлыки конников», «погон, поперек которого была нашита белая лычка», «большую серебряную медаль на серой шелковой ленточке»), экипировку («шашечку», «бурка»), звание («ефрейтор гвардейской кавалерии») (31).

Автор, не жалея сил, тщательно конструирует этот эпизод. Именно в этой восьмой главе тема сына полка возникает в словах этого мальчика: «Я – сын. Я, братец, у наших казачков уже второй год за сына считаюсь» (32). В этот момент в душе Вани хлынули разнообразные чувства: обида («“Знаки различия понимаешь?” – сказал мальчик насмешливо. “Понимаю!” – дерзко сказал Ваня, хотя ничего не понимал.»), зависть («Ваня был подавлен. Но он и виду не подал. “Великое дело!” – сказал он с кривой улыбкой, чуть не плача от зависти»), ревность («Ваня проглотил слюну и довольно жалобно посмотрел на обладателя бурки, которая ездит в обозе»), печаль («“А меня не взяли,” – убито сказал Ваня. – “Сперва взяли, а потом сказали – не положено”») (32–33). Сложная эмоция заставляет мальчика-героя утвердиться в своем стремлении.

В мгновение, когда капитан Енакиев собирается повести Ваню в часть, мальчик уверен в том, что это место, где он найдет чувство принадлежности и ценность жизни: «Он чувствовал, что в его судьбе происходит какая-то очень важная, счастливая перемена»

(36). Снова автор посредством описания интерьера очерчивает духовное состояние мальчика – чувство «пребывания в полку» как чувство «возвращения домой»:

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

111

Восхищенно сияя глазами, он осматривал новый блиндаж разведчиков, который уже казался ему знакомым и родным <…>

<…> мальчик щурился на нее, морща нос и делая вид, что не может вымолвить ни слова» (39).

Обстановка в полку кажется Ване драгоценной, он как будто окутан волшебным туманом. При этом реальность, которая его ждет, жестокая и даже отвратительная, поэтому следующие две главы (глава 12, 13) строятся на «предвкушении» трудности и напряжения практической деятельности – разведки. Он наткнулся на фашистов, и это вызывает у него ощущения страха, знакомые всем новобранцам («Ноги его подкосились, кровь жарко прилила к лицу, в глазах потемнело. Он задрожал всем телом, делая отчаянные усилия не стучать зубами.», ненависти («мальчику послышались десятки, сотни слишком хорошо знакомых ему постылых немецких голосов»), гнева («Всю его душу охватила и потрясла ярость!») (42). Его мучает, что все эти чувства нельзя проявить открыто. Ему захотелось начать рукопашную схватку, как это должен делать настоящий боец, но он – разведчик, которому нужно учиться быть сдержанным: «Тогда он могучим усилием воли подавил в себе ярость и гордость. Он заставил себя снова превратиться в маленького придурковатого пастушка» (43). Конфликт между ролями он успешно преодолевает, и это становится этапом его превращения в солдата.

Получив удачный опыт в первый раз, «пастушок и стал действовать, как настоящий разведчик» (47). В этом проявляется человеческая натура: если добьешься успеха, ставишь себе более значительную цель, обратишься к мечте более высокой ступени, чтобы удовлетворить свою потребность: «Но ему этого было мало. Его слишком горячее, ненасытное сердце требовало большего. Ему захотелось прославиться, удивить всех.»

Мальчик отведал вкус славы, понял свою ценность. Но за этим следует испытание.

Автор использует типичный ход в прозе о войне: герой попадает в плен. Во время допроса и пытки мальчику нужно не овладевать техникой, а закалять свою волю бойца, дух воина. Тогда психические проблемы затмевают телесное утомление. Тому, кто может справится с физическим трудом, но не может преодолеть нервное напряжение, настоящим солдатом не стать. Но герой этот порог перешагнул. В таком эпизоде неизменно проявляется пафос славословия силы солдата.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

112

«Мальчик стоял вплотную к столу. Он <…> падал на схему, нарисованную на пробеле страницы, между черной картинкой, изображающей топор, воткнутый в бревно, и красивой прописью в сетке косых линеек: “Рабы не мы. Мы не рабы”.» (52)

Ударом, пощечиной Ваню не могут заставить сознаться. В душе его выращиваются солдатские качества: непоколебимость, преданность делу, и т.д. Так как мальчик пережил бойцовское «крещение», ему пора присвоить надлежащее звание. Автор затрачивает две главы (главы 16 и 17), чтобы «зафиксировать» процесс преобразования Вани. В процессе («стричься–мыться–наряжаться») обнаруживается духовное состояние героя. Приведем два примера.

а) Чувствуя необыкновенно сильное волнение человека, вступающего в новую прекрасную жизнь, Ваня сел на ящик и робко положил руки на колени.

Все взоры в эту знаменательную минуту были обращены на него, на маленького босого пастушка, готового к превращению в солдата (56).

Стрижка для Вани имеет огромное значение. Неслучайно он упоминает о том мальчике, с которым встретился: «Я так видел у одного мальчика <…>. Красивый чубчик!» (58). Тот мальчик является для него образцом незаурядного солдата. Герой понимает, что изменяются не только его вид, но и роль, которую он играет в обществе.

б) Ваня увидел новенькие шаровары, новенькую гимнастерку с погонами, бязевое белье, портянки, вещевой мешок, противогаз, шинельку <…>

Ваня долго ждал этой минуты. Он мечтал о ней все время. Он предвкушал ее. <…>

мальчик не поверил своим глазам. У него захватило дух (55).

Обмундирование означает, что ему не только выдают форму, но и накладывают на него ответственность.: «Почувствовав погоны, мальчик вместе с тем почувствовал гордое сознание, что с этой минуты он уже не простой мальчик, а солдат Красной Армии» (60).

Автор показывает нам некий ритуал или обряд инициации, чтобы опредметить превращение героя. Но трансформация должна быть не только физической, но и психологической. В повести присутствуют эпизоды «солдатской науки»:

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

113

а) ...придется тебя научить заворачивать портянки, как полагается каждому культурному воину. И это будет твоя первая солдатская наука (61).

б) «“Товарищ капитан, по вашему приказанию явился красноармеец Солнцев.”

“Вот это другой табак!” – смеясь одними глазами, сказал капитан Енакиев. –

“Здравствуйте, красноармеец Солнцев”» (65).

Герой напрягает все силы, чтобы доказывать соответствие своему назначению.

Несмотря на его неопытность, он всей душой отдается своей роли: «И Ваня стал гордиться первым орудием так же сильно, как он раньше гордился командой разведчиков.

И это яснее всего показывало, что у него душа настоящего солдата» (69). Однако встреча с ветераном Ковалевом отмечает грань между мирами призрачным и реальным.

Поле боя для Вани, как будто детская площадка. Военная романтика отображается в его реакции: «Было что-то неуловимое, таинственное в существе орудия…» (69); «Ваня стоял оглушенный и очарованный чудом, которое он только что видел, – чудом выстрела» (75). Позже он постепенно уразумевает жуткий смысл артиллерийского обстрела, который есть не развлечение, а уничтожение: «И вместе с тем во всей этой мирной картине чувствовалось что-то очень опасное, угрожающее» (70); «Теперь же он вдруг увидел их и почувствовал совсем по-иному. <…> Казалось, самый воздух – холодный, осенний воздух – дышит вокруг смертью. Тень смерти лежала на тучах, на елочках, на земле» (71). Чем страстнее мальчик увлекается «игрой» войны, тем яснее он улавливает ее истинное лицо, абсолютно лишенное приятности:

…показавшиеся Ване таинственными заклинаниями, все вокруг мгновенно переменилось: и люди, и самое орудие, и вещи вокруг него, и даже небо над близким горизонтом, – все стало суровым, грозным, как бы отливающим хорошо отшлифованной и смазанной сталью (74).

Начинается перелом сюжета. Несмотря на то, что историю ведет всезнающий повествователь, в главах 23 – 25-х очевидно, что фронтовая картина изображается с точки зрения мальчика-героя, переживающего противоречие между своим представлением о войне и ее сущностью. Прежде для Вани орудия ассоциировались с «игрушечкой»:

прицельная трубка – с «фотоаппаратом»; спусковой шнур – с «кожаной колбаской».

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

114

Подсчет вражеских танков его развлекает: «Ему показалось, что они играют в какую-то игру-считалку» (90).

Новое восприятие вызывает новые небывалые ощущения, в том числе:

а) суровость:

Лица у всех были грубые, неподвижные, словно вырубленные из дерева. А зеленые шлемы, надвинутые глубоко на глаза, при свете темного ветреного утра казались почти черными (85);

б) беспокойство:

Ваня заметил, что вдруг все вокруг изменилось как-то к худшему. Что-то очень опасное, даже зловещее показалось мальчику в этой тишине, которая наступила после грохота боя (90);

в) чувство отчуждения:

Но необъяснимая тревога мало-помалу охватила его душу, когда он стал приближаться к знакомому месту. Впрочем, это место тоже теперь было незнакомым.

Ваня с трудом узнавал его (93).

То, что казался знакомым, трудно опознать из-за того, что его меняет война. Перед этим фактом необходимо выстоять, если Ваня хочет стать солдатом. Неожиданная картина войны оттеняет наивность фантазера-героя, имевшего розовую мечту о том, как можно стать солдатом. Вспомним волшебную картину, бросившуюся в глаза мальчику, когда он первый раз вошел в палатку разведчиков: «Он чувствовал себя, как в необыкновенном, сказочном мире. Все вокруг было сказочно. И эта палатка, как бы освещенная солнцем среди пасмурного дня, и грохот близкого боя, и добрые великаны, кидающиеся горстями рафинада, и обещанные ему загадочные "все виды довольствия"

– вещевое, приварок, денежное, – и даже слова “свиная тушенка”, большими черными буквами напечатанные на кружке» (16).

Несложно вообразить ошеломление мальчика, если сопоставить это с ужасающим зрелищем на поле сражения: «С замершим, почти остановившимся сердцем мальчик подошел ближе. Поле против пушки было покрыто немецкими трупами. Всюду валялись кучи стреляных гильз, пулеметные ленты, растоптанные взрыватели, окровавленные лопаты, вещевые мешки, раздавленные гильзы, порванные письма, документы» (94).

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

115

Возникает вопрос: герой действительно стремится к счастью превращения в солдата или к чему-то иному? Наверное, герой жаждет родительской, братской любви. Полк дает Ване убежище от дождя, стужи, голода. Для него каждый человек в полку является своим родным, и Ваня для них имеет немалое значение. Например, у ефрейтора Биденко зародилась любовь к «чертенку»: «Ваня вызывал в душе у Биденко очень нежное, почти отцовское чувство. Были в нем и жалость, и гордость, и страх за его судьбу. Было и еще что-то, чего Биденко и сам не вполне понимал» (24). Ефрейтор Горбунов в мгновение, когда он спас Ваню из враждебного блиндажа, проявляет свою мужественность и одновременно «женскую» нежность: «“Пастушок! Ванюшка!” – крикнул Горбунов на весь лес своим богатырским, но вместе с тем и немного бабьим, высоким голосом. <…>

Он крепко обнял мальчика, прижал к себе, потом взял горячими руками за щеки и два раза поцеловал в губы жесткими солдатскими губами» (16).

Такие любовные «новеллы» закладывают начало для мотива «усыновления», чтобы он набрал силу полноценно развиваться в отношениях между Ваней и Енакиевом. У обоих людей своя «духовная рана». Про мальчика мы уже говорили. У капитана в голове своя кошмарная память, от которой невозможно избавиться:

Огонь, блеск, взрывы <…> четырехлетний мальчик в синей матросской шапочке, валяющийся, как окровавленная тряпка, раскинув восковые руки между корнями вывороченной из земли сосны. Особенно отчетливо виделась капитану Енакиеву эта синяя матросская шапочка с новыми лентами, сшитая бабушкой из старой материнской жакетки (12).

Автор, описывая несчастья прошлого героев в одной главе, намекает на взаимодополняемость их жизни. Сын Енакиева погиб под огнем, поэтому он не может бесстрастно, как сторонний зритель наблюдать, как Ваня шагает к бездне войны. Из отцовского инстинкта Енакиев, командир, считает себя обязанным защищать Ваню, передав этому сыну полка любовь, которую должен был дать своему сыну:

Что же касается капитана Енакиева, то мальчик пробудил в его душе более глубокие чувства. Ваня растравил в его душе еще не зажившую рану. <…>

Он часто о нем думал. И, думая о нем, привык соединять его в своих мыслях с тем

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

116

маленьким мальчиком в матросской шапочке <…>.

Дело было в живой, страстной, деятельной любви капитана Енакиева к своему покойному мальчику. Мальчика уже давно не было, а любовь все не умирала. <…>.

Капитан Енакиев тогда же решил при первом удобном случае заняться Ваней Солнцевым вплотную (64).

А каково значение Енакиева для Вани? Кроме того, что командир Енакиев имеет право решать судьбу Вани, принятого солдатами, отцовская любовь Енакиева заполняет пустую душу мальчика:

И это сделали не слова капитана Енакиева – простые, серьезные слова о жизни – и даже не суровый, нежный взгляд его немного усталых глаз, окруженных суховатыми морщинками, а это сделала та живая, деятельная, отцовская любовь, которую Ваня почувствовал всей своей одинокой, в сущности очень опустошенной душой. А как ей была необходима такая любовь, как душа ее бессознательно жаждала! (67).

Их судьбы связываются друг с другом. Чтобы приобрести любовь Енакиева, по мнению Вани, надо выполнять свою роль, быть подлинным солдатом, которым командир может гордиться: «словом, дать ему (Енакиеву. – И-Х.Ч.) понять, что он (Ваня. –И-Х.Ч.) тоже здесь вместе со своим орудием и что он так же, как и все солдаты, воюет…» (88).

Он превращается в солдата не только для себя, но и для своего командира. Благодаря тому, что он перед Енакиевом успел «предстать в наиболее выгодном свете», его глаза

«светилось счастье». В этот момент мальчик начинает осознавать сущность их отношений: не только солдат-командир, но и сын-отец. Впредь он является одним из членов этой «армейской семьи». Капитан в последние дни своей жизни поручает Вани задание. Это и приказ командира («“Красноармеец Солнцев!” – сказал он так громко, чтобы услышали все»), но одновременно и забота отца («Он притянул к себе мальчика и вдруг быстро, почти порывисто прижал его к груди. – “Выполняй, сынок”») (91).

У Вани погиб и новый отец Енакиев, которого он не успел полюбить от всего сердца, но его все равно не покинут. В конце повести слышится пламенное «воззвание»

полковника (характерное для военной прозы 1940-х годов) не только к мальчику Ване, но и к всему народу, желающему осилить трудности войны:

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

117

Ты был хорошим сыном у своего родного отца с матерью. Ты был хорошим сыном у разведчиков и у орудийцев. Ты был достойным сыном капитана Енакиева – хорошим, храбрым, исполнительным. И теперь весь наш артиллерийский полк считает тебя своим сыном. <…> Но имей в виду: всегда и везде, прежде всего и после всего ты должен быть верным сыном своей матери-родины (96).

Ваня – мечтатерь, предпочитающий верить в следующий за темнотой рассвет. В связи с этим автору не хватило жестокости развязывать повесть пессимистическим финалом.

Чудесное сновидение являет мальчику, лежащему на кровати в суворовском училище, два откровения. Первое: видение «похоронной процессия» символизирует, что с покойными скорбь ушла, а живые продолжат жить. Второе: «протянутая рука генерала» означает, что желающего доведут до его цели: «Ели по сторонам дороги превратились в седые плащи и косматые бурки генералов. Лес превратился в сияющий зал. А дорога превратилась в громадную мраморную лестницу…». А мальчик превратился…скоро превратится в квалифицированного солдата.

5.2 Образ мальчика-разведчика в повести В. Г. Богомолова «Иван» (1957)

Владимир Осипович Богомолов (1926–2003) родился в крестьянской семье в деревне Кирилловка Московской губернии. В начале Великой Отечественной войны пошел добровольцем на фронт. В действующей армии сначала был рядовым, затем командиром отделения, помкомвзвода, далее офицером разведки полка. Демобилизовался из армии в 1951 году.

В 1958 году в журнале «Знамя» было напечатано его первое произведение, повесть

«Иван», герой которой, переставший быть ребенком, представляет собой переработанный образ, непохожий на его «предшественника» – известного читателю

«сына полка». По повести кинорежиссер Андрей Тарковский поставил знаменитый фильм «Иваново детство» (1962), удостоенный высшей премии Венецианского кинофестиваля «Золотой лев». Получила успех также вторая повесть «Зося» (1963), рассказывающая о любви между юным русским офицером и польской девушкой, о

«несвершившемся» в судьбах молодых людей военного поколения. ¹⁰⁰ Были

100 Платонов О. А. Святая Русь: большая энциклопедия русского народа, русская литература. М.:

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

118

опубликованы также рассказы о войне «Первая любовь» (1958), «Кладбище под Белостоком» (1963), «Сердца моего боль» (1963).

После периода «молчания» был закончен роман «В августе сорок четвертого…» (или

«Момент истины», 1974), посвященный контрразведывательной операции перед крупным наступлением советских войск в годы Великой Отечественной войны. Позднее вышла повесть «В кригере» (1993) о сложной и драматической послевоенной перестройке армии на мирный лад. В апреле 2003 года писатель был награжден медалью ЮНЕСКО «за выдающийся вклад в мировую литературу», за «гуманизацию жестокого военного ремесла». В декабре того же года скончался.

История маленького разведчика Ивана представлена читателям рассказчиком старшим лейтенантом Гальцевым, который и описывает «худенького мальчишку лет одинадцати»¹⁰¹, у которого «настороженно-сосредоточенный взгляд больших широко расставленных глаз», а в нем выражаются «внутреннее напряжение», «недоверие», и

«неприязнь» (8). Несмотря на то, что перед Гальцевым мальчишка, он обладает

«недетским» образом, что сразу в начале повести раскрывает странность героя истории:

Вид у него был жалкий, измученный, однако держался он независимо, говорил же со мной уверенно и даже властно: он не просил, а требовал. Угрюмый, не по-детски сосредоточенный и настороженный, он производил весьма странное впечатление (12).

Военные обязанности сделали Ивана таким. Разговор с Гальцевым оттеняет его замкнутость («Это вас не касается. И не смейте кричать!»), развязность («“Давайте я позвоню.” – Мгновенно выпростав руку из-под ватника, он ухватил телефонную трубку.») и отчужденность («“Давай я спину тебе потру,” – не выдержав, предложил я нерешительно. “Я сам!” – отрезал он) (9–10). Но это только демонстрация темперамента, воспитанного необыкновенной обстановкой, а не его характер. Поэтому потом у него проявляется детское лицо, что соответствует ожиданиям людей от мальчишки.

Вымывшись, он оказался светловолосым и белокожим; только лицо и кисти рук были

Институт русской цивилизации, 2004. С. 154.

101 Богомолов М. О. Иван, Зося: повести. М.: Детская литература, 1981. С. 7. Далее цитаты по этому изданию приводятся в тексте с указанием в скобках страницы.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

119

потемней от ветра или же от загара. Уши у него были маленькие, розовые, нежные и, как я заметил, асимметричные: правое было прижато, левое же топырилось.

Примечательным в его скуластом лице были глаза, большие, зеленоватые, удивительно широко расставленные; мне, наверно, никогда не доводилось видеть глаз, расставленных так широко» (18).

Первый раз в повести Гальцев по-настоящему видит в Иване ребенка и выражает вместо сомнения симпатию к этому мальчишке («Накрыв его двумя одеялами, я тщательно подоткнул их со всех сторон, как это делала когда-то для меня моя мать…») (18). Во второй главе Иван наконец снял свою серьезную маску: «При виде Холина мальчик вмиг оживился и улыбнулся. Улыбнулся впервые, обрадованно, совсем по-детски.» (22). Такое поведение противостоит первому впечатлению о персонаже в первой главе.

Кроме двух разных образов, у Ивана наблюдается парадоксальное поведение, как будто в одном теле живут два разных человека.

Тогда Холин высыпал перед ним на стол шоколадные конфеты в разноцветных обертках. При виде конфет лицо мальчика не оживилось радостно, как это бывает у детей его возраста. Он взял одну, не спеша, с таким равнодушием, будто он каждый день вдоволь ел шоколадные конфеты, развернул ее, откусил кусочек и, сдвинув конфеты на середку стола, предложил нам: “Угощайтесь” (26).

Иван к офицерам обращается на «ты», говорит с взрослой манерой, пьет водку, а нормальной детской едой, даже конфетами не интересуется. Он заботится о каких-то более важных, видимо, военных делах. Однако, на другой день он, «переключив» себя на «детскую манеру», «грызет леденцы», «смотрит журналы», спрашивает Гальцева, есть ли у него патефон, и наслаждается тем, как Холин двигает ушами. Подлинное свидетельство о детской натуре представлено, когда мальчик набедокурил:

Мальчик один. Он весь красный, разгорячен и возбужден. В руке у него Котькин нож, на груди мой бинокль, лицо виноватое. В землянке беспорядок: стол перевернут вверх ногами и накрыт сверху одеялом, ножки табурета торчат из-под нар.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

120

– “Слушай, ты не сердись,” – просит меня мальчик. – “Я нечаянно, честное слово, нечаянно…”» (38).

Рассказчику Гальцеву и читателям трудно соотнести этот образ с тем, который является в начале истории. Автор создает образ героя повести, не только описывая его противоречивое поведение, но и «нагружая» его «недетскими» мыслями. Иван, словно взрослый, развитой, мудрый человек понимает реальность войны («Заметив журнал с рассказом о разведчиках, я спрашиваю мальчика: “Ну как, прочел?” “Ага…

Переживательно. Только по правде так не бывает.”» – 40), презирает школьную учебу («“В интернат. Только я оттуда скоро подорвал.” - “Как подорвал?” - “ Сбежал.

Тягостно там, прямо невтерпеж. Живешь – крупу переводишь.”» - 41). Чем более

«противоестественно» Иван ведет себя, тем глубже подчеркивается жестокость войны.

Кажется, автор намерен сопоставить два образа Ивана, нарочно разграничивая моменты превращения либо в разведчика, либо в мальчика. Первый раз, как уже упомянуто выше, это тот момент, когда Иван, смыв грязь, «воссоздал» свой чистый облик (первая глава).

Второй раз – это встреча с Иваном в военной форме (вторая глава):

…мальчишка совсем преобразился.

На нем была маленькая, сшитая, как видно, специально на него, шерстяная гимнастерка с орденом Отечественной войны, новенькой медалью “За отвагу” и белоснежным подворотничком, темно-синие шаровары и аккуратные яловые сапожки.

Своим видом он теперь напоминал воспитанника – их в полку было несколько, только на гимнастерке не было погон; да и выглядели воспитанники несравненно более здоровыми и крепкими» (25).

Этот облик наносит удар по душе Гальцева, наполняет его чувством «дисгармонии»:

на худеньком мальчике блестят орден и медаль, а у воспитанников нет знаков отличия, но они физически более похожи на обычных детей.

Третий раз описан в четвертой главе, единственной, полностью посвященной образу Ивана-ребенка:

Сегодня он неузнаваем: разговорчив, то и дело улыбается, смотрит на меня

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

121

приветливо и обращается ко мне, как и к Холину и Катасонову, на “ты”. И у меня к этому белоголовому мальчишке необычайно теплое чувство. Вспомнив, что у меня есть коробка леденцов, я, достав, открываю ее и ставлю перед ним, наливаю ему в кружку ряженки с шоколадной пенкой, затем подсаживаюсь рядом, и мы вместе смотрим журналы (30).

Увидев в Иване ребенка, Гальцев относится к нему, как относятся к детям. Между ними поэтому возникают дружеские отношения. Гальцев входит в «кружок» разведчиков (Иван, капитан Холин, подполковник Грязнов, Старшина Катасонов) своим человеком, а не чужим. Судьба Ивана входит в жизнь Гальцева как неотъемлемая ее часть.

В последний раз превращение наблюдается в ночь, когда мальчика собираются переправить в тыл к фашистам (глава пятая):

Наконец мальчик садится на нарах и неторопливыми движениями начинает снимать свое военное обмундирование. <…>

Мальчик не спеша облачается в гражданскую одежду. Холин помогает ему, затем осматривает его со всех сторон. И я смотрю: ни дать ни взять бездомный отрепыш, мальчишка-беженец, каких немало встречалось нам на дорогах наступления (47).

В повести, как мы понимаем, переодевание (внешнее действие) служит символом, приметой превращения (внутреннее состояние). Будучи в лохмотьях, Иван знает, что пора снова пробраться к врагам, рискуя своей жизнью. Поэтому психологически ему нельзя не готовиться к предстоявшей опасной миссии: «На лице у мальчика снова то выражение недетской сосредоточенности и внутреннего напряжения, как и шесть дней назад, когда он впервые появился у меня в землянке» (47). На самом деле, сам Иван ощущает то, что две его роли – мальчика и разведчика – друг другу противоречат. То он может вволю без всяких забот забавляться, чем хочет, то уже стоит с напряженным лицом человека, готового к смене обстановки. Неоднократное преображение истощает душу человека, потому что человеческий инстинкт обычно стремится к безмятежной жизни и стабильному состоянию. Не раз Иван сам страдает от своих превращений, например:

а) Несколько мгновений мальчик в задумчивости смотрел на свет гильзы и

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

122

неожиданно, как мне показалось, обеспокоенно спросил:

–“Вы здесь были, когда я спал? – во сне не разговариваю? ” – “Нет, не слышал. А что? ”

– “Так. Раньше не говорил. А сейчас не знаю. Нервность во мне какая-то,” огорченно признался он (22).

б) …пули свистят и, выбивая звонкие брызги, шлепают по воде совсем неподалеку.

– “МГ-34,” – шепотом безошибочно определяет мальчик <…>

– “Боишься? ”

– “Немножко,” – еле слышно признается он. – “Никак не привыкну. Нервеность какая-то… И побираться – тоже никак не привыкну. Ух и тошно!” (50).

Несмотря на огромные трудность и стресс, Иван все-таки смело идет навстречу опасностям. Какая сила побуждает его к отваге? В повести, как во многих художественных произведениях о войне, есть мотив ненависти. Такое чувство обусловливает решимость маленького разведчика.

а) “Э-э, разве его удержишь! Ему ненависть душу жжет!.. Не пошлют – сам уйдет.

Уже уходил раз.” – Вздохнув, Катасонов смотрит на часы и спохватывается… (29).

б) “Как рассказывает про лагерь или вспомнит отца, сестренку, – трясется весь. – никогда не думал, что ребенок может так ненавидеть…”

Холин на мгновение умолкает, затем продолжает еле слышным шепотом… (35) в) “Маленький?.. А ты в лагере смерти был?” – вдруг спрашивает он; глаза его вспыхивают лютой, недетской ненавистью, крохотная верхняя губа подергивается…

(39).

г) “Ух, гады! Даже своих раздевают,” – с ненавистью бормочет мальчик, оглядываясь (52).

д) “Ненависть в нем не перекипела. И нет ему покоя… Может, еще вернется, а скорей всего, к партизанам уйдет…” (63).

Эти «устные показания» очевидцев (старшины Катасонова, капитана Холина, подполковника Грязнова) и свидетельства рассказчика (старшего лейтенанта Гальцева) создают образ солдата Ивана, соблюдая традицию (мотив «ненависти») литературы о Великой Отечественной войне. Однако, если бы повесть «Иван» ограничилась этим

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

123

диапазоном рассмотрения проблематики, то она бы не отличалась от других художественных текстов военных лет.

Введение «послесобытийного» рассказчика вовсе неслучайно. Гальцев - рассказчик, находящийся на «почве» переосмысления послевоенного гуманизма. Повесть складывается из воспоминаний, в которых присутствует не только то, что рассказчик видел то в время (на войне), но и то, что он испытывает в данный момент (после войны).

В повести персонажи, такие, как старшина Катасонов, капитан Холин, подполковник Грязнов, словно прикованы к самой войне, углублены лишь в размышлении о военной стратегии и тактике. Только старший лейтенант Гальцев, оказавшись в другом времени, переоценивает события прошлого.

Бойцы во время войны заботятся прежде всего о военных действиях, способствующих победе. К таким людям принадлежат Холин, Катасонов и Грязнов. А тем, кто пережил войну, нельзя не пересматривать сделанное, казавшееся тогда рациональным и законным, но затем оказавшееся безжалостным и виновным. Вот причина, почему автор ставит Гальцева в качестве рассказчика повести. С начала до конца повести рассказчик постоянно задает вопросы в духе гуманизма.

Вначале, пока Гальцеву было еще не ясно, кто мальчик такой, у него возникали такие вопросы: «…почему-то никак не верилось, что маленький Бондарев с того берега. Кто были люди, переправившие его, и где они? Где лодка? Неужто посты охранения просмотрели ее? Или, может, его спустили в воду на значительном расстоянии от берега? И как же решились спустить в холодную осеннюю воду такого худенького, малосильного мальчишку?...» (19).

Узнав, что мальчик Иван служит разведчиком, Гальцев сразу не смог поверить в этот факт: «А мальчик, что был у меня, кто он все-таки? Откуда?» (28). Это удивление он уподобляет впечатлению, возникшему, когда в батальон пришла женщина-военфельдшер.

Как могут затягивать детей и женщин в беду войны? Но что делать? Ведь в тяжелых условиях мягкосердечие не разрешают: «Вид у нее подавленный, и мне становится ее жаль. Но я не должен поддаваться этому чувству — я не имею нрава ее жалеть» (30).

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

124

Несмотря на внешнюю «каменность», внутри души Гальцева обнаруживается нежность: «Сухо козырнув, я отхожу, решив при первой возможности добиваться ее откомандирования. Пусть пришлют другого фельдшера. И обязательно мужчину» (34).

Опасаясь, что эта девушка с погонами лейтенанта медслужбы не справится с тяготой военной задачи, Гальцев предпочитает, чтобы мужчины не брали на себя ответственность за женщин. В его отношении к военфельдшеру выражается та же позиция, с которой он подходит к Ивану как к ребенку, а не как к солдату.

Однако ситуация сложиласть так, что мальчика переправляют к врагам, поэтому Гальцеву пришлось превратить мальчика в разведчика. С этого момента у него началось душевное волнение. Беспокойство старшего лейтенанта контрастирует с хладнокровием капитана:

Помолчав, я говорю о том, что меня беспокоит: а не утеряет ли мальчик ориентировку при переходе, оставшись один в такой темноте, и не может ли он пострадать в случае артобстрела.

Холин разъясняет, что “он” – кивок в сторону мальчика <…> знает там каждый кустик, каждый бугорок. Что же касается артиллерийского налета, то цели пристреляны заранее и будет вставлен “проход” шириной до семидесяти метров (44).

Не скажем, что Холин жесток, только при выполнении важного задания он ставит разум выше чувства. Данный фрагмент описывает его заботу о задании, а не а мальчике.

Но Гальцев не мог сдержать свое волнение, провожая Ивана:

“До встречи,” – обращается мальчик уже ко мне.

“До свидания!” – с волнением шепчу я, отыскивая в темноте его маленькую узкую ладошку и крепко сжимая ее. – ощущаю желание поцеловать его, но сразу не решаюсь.

– страшно волнуюсь в эту минуту. Перед этим я раз десять повторяю про себя: “До свидания!”, чтобы не ляпнуть, как шесть дней назад: “Прощай!” (53).

Фрагмент характеризует гуманность рассказчика и в то же время предвещает неизбежную трагедию мальчика. Гальцев сначала казался непричастным к судьбе Ивана, потом стал «соучастником» преступления «использования» мальчика для разведки. В

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

125

связи с этим в его душе возникло чувство вины:

“Товарищ подполковник, разрешите узнать: что Иван, вернулся?”

“Иван?.. Какой Иван?”

“Ну мальчик, Бондарев.”

“А тебе-то что, вернулся он или нет?” – недовольно спросил Грязнов и, нахмурясь, посмотрел на меня черными хитроватыми глазами.

“Я все-таки переправлял его, понимаете…”

“Мало ли кто кого переправлял! Каждый должен знать то, что ему положено. Это закон для армии, а для разведки в особенности!” (63).

Какой суровый армейский закон. Разведчика отправили, и ни о чем не разрешили осведомляться: «…знать тебе о нем – ты не обижайся – не положено! Так что впредь запомни: ничего не было, ты не знаешь никакого Бондарева, ничего не видел и не слышал.

И никого ты не переправлял! А потому и спрашивать нечего. Вник?...» (64). К разведчику относятся словно к инструменту, а не человеку. Но Гальцев таким образом себя не ведет.

Капитан Холин погиб в бою, подполковник Грязнов переведен в другой полк. Казалось, что история маленького разведчика будет отброшена в прошлое. Автор заканчивает повесть драматическим финалом. Обнаруженные в центре тайной полевой полиции документы позволили Гальцеву снова «встретиться» с мальчиком. Гальцев чувствует себя виноватым в использовании Ивана, ведь победу можно было одержать без ребенка.

Вспомним, как капитан Холин объясняет «ценность» мальчика на войне: «Дело в том, что взрослый в любом обличье вызывает подозрение. А подросток, бездомный побирушка – быть может, лучшая маска для разведки в оперативном тылу… Если б ты знал его поближе – о таком мальчишке можно только мечтать!...» (35).

Сопоставим с этим волнение Гальцева: «Мы вернулись и сидим в тепле и безопасности.

А он где-то во вражеском расположении крадется сквозь снег и мглу бок о бок со смертью…–никогда не испытывал особой любви к детям, но этот мальчишка – хотя я встречался с ним всего лишь два раза – был мне так близок и дорог, что я не мог без щемящего сердце волнения думать о нем» (62).

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

126

Гуманистическое размышление составляет контраст со стратегическим соображением.

Во время войны бойцы, видя себя частью социума, подсознательно подавляют желание

«спасти свою шкуру», преодолевают трудности ради общей цели. Разжигается пламя ненависти, Иван неуклонно шагает вперед, не считаясь со смертью. Однако, когда война кончилась, те, кто пережили бои, естественно обращают внимание на более

«человечные» вопросы: справедливо ли такое средство? такая тактика? какова цена победы? и т.д. Гальцев испытывает угрызения совести, потому что был в числе тех, кто превращал мальчика в разведчика. Но страдает от чувства вины не только он один, но и все человечество, провоцирующее конфликты, опустошающие деревни и города.

5.3 Ванюша и Иван: две интерпретации одной ситуации

Повести «Сын полка» и «Иван» образованы на основе сходного материала, но изначально рассматривают проблематику по разными углами зрения, идеи, заключенные в них, соответственно, отличаются. Стоит сопоставить в них фундаментальные компоненты художественного произведения: образ героя, композицию, повествование, пафос.

Герои обоих повестей, несмотря на одноименность, различаются.

1) Ваня в «Сыне полка» – образ ребенка, а «Иван» – образ развившегося не по годам ребенка, почти взрослого.

2) Ваня, имея детские качества – невинность, наивность, шаловливость, лелеет мечту о военной службе. Иван, относительно более самостоятельный, практичный, считает военное действие трудной работой, тяжким долгом.

3) «Хороший харч» из картошки, лука, тушенки, перца, чеснока и «громадная горсть рафинада» Ване кажутся изысканными яствами, а перед глазами Ивана подобная же еда кажется неприхотливой «снедью»: «худосочное» сало, копченая колбаса, банки консервов, пачка печенья, «черствый» хлеб.

4) Ваня с разведчиками пьют чай. Капитан Холин наливает Ивану водки.

5) Ваня носит с собой «старый букварь без переплета», и «маленький химический карандашик», постоянно с удовольствием учится: снимать план местности, заворачивать портянки, работать в орудийном расчете, заниматься в суворовском училище. Иван знает тонкости своей военной работы, и в учебе в интернате не видит смысла: «Тягостно там,

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

127

прямо невтерпеж. Живешь – крупу переводишь. И знай зубри».

Разница между Ваней и Иваном объясняется периодами жизни описываемых героев.

1) Повесть «Сын полка» начинается с момента, когда Ваня еще только начнет превращаться в солдата, а история «Ивана», о которой вспоминает рассказчик, – с момента, когда Иван уже работает как разведчик.

2) Огромная часть «Сына полка» фиксирует опыт «первого раза». Ваня первый раз в жизни прибывает в палатку разведчиков, ест армейский харч, надевает военную форму, участвует в боевых действиях. Немудрено, что все в войсках для мальчика ново и свежо, даже сказочно и чудесно. Естественно, что Ваня мечтает о превращении в солдата. А Иван уже закален в разведках. Неудивительно, что он в курсе военного дела, зная досконально, как докладывать в штаб «полевой почти вэ-че сорок девять пятьсот пятьдесят», как собирать разведданные, пересчитывая «зернышки пшеницы и ржи, семечки подсолнуха и хвою», как по звукам пуль опознавать тип пулемета, как «во тьме»

«по оврагу» проникать в тыл врагов, уклоняясь от мин.

3) Понимание положения, в котором герой находится, раскрывает причину его мышления и поведения. Ваня мальчик простодушный, исполнен энтузиазма, бросаясь в бой. Иван солдат обстрелянный, ощущает затухание пламени страсти, изнеможение от разрушения войны.

Различие образов героев воплощается и в том, как окружающие люди к ним относятся.

Разведчики Биденко и Горбунов опекают Ваню, пострадавшего от войны, спасаемого из окопчика, словно «затравленный волчонок», называя его «пастушком», «голубчиком»,

«чертенком», «лисицей», «солнышком», «малым», «красавчиком». Капитан Енакиев перенесет свою отеческую любовь к Ване, и во время, когда поручает ему задание, проявляет глубокую ласку к ребенку: «Выполняй, сынок». Все это создает образ

«толкового ребенка», «подходящего паренька». К Ивану относятся, как к взрослому.

Подполковник Грязнов называет его «Бондаревым», а Капитан Холин – «Иваном», даже

«побаивается» его. В глазах офицеров Иван является, скорее, совершеннолетним товарищем, чем молодым другом. Но рассказчик видит мальчика по-иному, называя его

«Ванюшей», «маленьким Бондаревым».

Название повестей указывает на то, каким человека видят, к кому обращаются. В

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

128

повести «Сын полка» название можно свести к одной категории образа – образа

«защищаемого». Защищаемый – как правило, маленький, слабенький, бедненький, раненый, нуждается в помощи. Это толкование соответствует образу Вани, пострадавшему от войны сироте. Наряду с защищаемым присутствует образ

«защитника», «спасителя», предоставляющего пищу, приют и т.д. Такую роль играет армия, помогающая потерпевшим от войны. Детям дают поддержку и материальную, и духовную, то есть образование. Детей начинают воспитывать не только «сынами полка», но и «солдатами государства». Поэтому литературная тема военных детей развивается от «Сына полка» к «Ивану».

«Сынов полка» начинают видеть не детьми (образ Вани), а взрослыми (образ Ивана).

На плечи мальчика нагружены слишком тяжелые обязанности. Война должна быть делом взрослых, а не детей. Рассказчик повести «Иван» раскаивается в том, что не с начала до конца придерживается этого закона. Он видит Ивана ребенком, но содействует использованию его как взрослого.

По нашему мнению, образы героев можно иллюстрировано графиком: пунктир P1 –

«нормальный» (зрелость ума и поведения поднимается по мере возраста); P2 –

«переросток»; Р3 – «младенец». В повести «сын полка» оптимистично ожидается, что образ Вани (О1) разовьется параллельно с линией Р1, крайняя точка которой обозначает взрослого (солдата).

График 5.1 – Образы героев «Ваня» и «Иван»

Трагично, что «Иван» считается великовозрастным, которого можно использовать для достижения военных целей. В образе Ивана (О2) подчеркнуто: он ребенок по возрасту,

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

129

но у него личность взрослого.

Резко различаются друг от друга и композиции повестей. По сюжету структура «Сына полка» более целостная, чем в «Иване», потому, что первая – приключенческая история, а вторая имеет особенность лирико-психологической литературы. Складываясь из 30 глав, повесть «Сын полка» увлекательна и сильна в событийности: спасение (глава 1), выздоровление (глава 4), бегство (глава 5-7), встреча с примерным сыном полка (глава 8), возращение в армию (глава 9-11), разведка (глава 12, 13), плен и снова спасение (глава 14, 15), «торжественный прием» и присвоение звания (глава 16, 17), практика в орудийном расчете (глава 19, 20), нахождение на передовой и отправление в тыл (глава 23-25), поступление в военное училище (глава 27). Замысел повести – вместе с волновым движением эпизодов взбудоражить читателей и вызвать их эмоции. Движущей силой в такой детской литературе о войне становится энергия событийная.

В повести «Иван» почти не присутствуют внешние события, вместо этого есть только эпизоды «внутренние», то есть взаимодействие между персонажами, осмысляемое рассказчиком. Внимание читателя поэтому направлено на понимание положения, в которое попадает герой, к пониманию того, как к нему относятся в армии, как он себя чувствует и воспринимает свою роль. Это объясняет, почему повесть разделяется на малое количество глав и не отличается фабульной напряженностью.

Нельзя не заметить также различие в повествовании. В повести «Сын полка» автор устанавливает всезнающего повествователя с целью раскрыть внутренние голоса персонажей, жизни которых связываются с Ваней: как Ваня вызывает у ефрейтора Биденко отеческую нежность, а у капитана Енакиева родительский инстинкт – любить, защищать. Одновременно в повести есть возможность описывать мир с точки зрения героя, например, обстановку в палатке разведчиков, образ «богатыря» Горбунова, спасшего мальчика из плена, великолепие нового обмундирования, предоставленного малолетнему солдату, ужасную картину земли, «окруженной взорвавшимися и разлетевшимися орудийными патронами», и т.п. Наличие повествователя от третьего лица дает возможность менять угол зрения описания, рассказывая историю, в которой взгляд каждого персонажа кажется равновесным.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

130

Однако, если присутствует рассказчик, ведущий фабулу от первого лица, обычно мы имеем дело с субъективным суждением. Это очевидно в повести «Иван». Между строк постоянно наблюдается личное ощущение рассказчика, бывалого капитана: «не по-детски сосредоточенный и настороженный» вид у Бондарева, вдруг пришедшего к ним ночью, необычная манера, в которой мальчик общается с капитаном Холином (как с товарищем), извращенные ценности и «лютая ненависть» Ивана, и т.п. Тем не менее, немаловажна линия перемены чувств рассказчика: нахождение в неведении, неясности (глава 1: «создать все условия» странному мальчишке) – полузнание (глава 3: «А мальчик, что был у меня, кто он все-таки? Откуда?») – сомнение (глава 4: «Мне становится ясно, что сегодня ночью Холин и Катасонов должны переправить мальчика через Днепр в тыл к немцам.») – изумление (глава 5: «…гляжу и думаю: как все предусмотрено, каждая мелочь…») – сожаление (глава 6: «Уголком глаза я вижу мальчика — одежа его потемнела от дождя. Мы с Холиным вернемся и переоденемся, а он…») – волнение (глава 7: «Мы вернулись и сидим в тепле и безопасности. А он где-то во вражеском расположении крадется сквозь снег и мглу бок о бок со смертью…») – потерянность (глава 8: «И не раз вспоминая маленького разведчика, я никак не думал, что когда-нибудь встречу его или же узнаю что-либо о его судьбе.») – чувство вины (глава 9: «Взглянул – и сердце мое сжалось: с фотографии, приклеенной к бланку, на меня смотрел Иван Буслов…»). Как мы уже говорили выше, пружиной в повести «Сын полка» является энергия событийная, а в «Иване» – энергия лирическая.

Вообще, в двух повестях тональности противостоят друг другу. В повести «Сын полка» «спасение мальчика из темного окопчика» кладет яркое начало истории.

Неслучайно герой называется фамилией «Солнцев», намекающей на мальчика ясного, веселого, смекалистого, с жизненной силой. Армия для него надежный приют: «Хотя погода стояла скверная, пасмурная, но в палатку сквозь желтое полотно проникал ровный, веселый свет, похожий на солнечный.» Когда капитан снова доверяет Ваню разведчикам, их блиндаж мальчику кажется превосходным: «Правда, трофейная карбидная лампа была другая. Она неприятно резала глаза своим едким химическим светом, который, как и сама лампа, казался трофейным. И мальчик щурился на нее, морща нос и делая вид, что не может вымолвить ни слова.» Парикмахер полка сделал растрепанную головку мальчика «светлой» и «голой»; ефрейторы вымыли его в бане, где

«горел фонарь “летучая мышь”», «что он весь был совершенно чистый, ярко-красный

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

131

и, казалось, светился насквозь, как раскаленная железная печка». В конце повести Вани снится ночное небо, на нем «прекрасно сверкали звезды», по ним скользил «узкий ледяной луч прожектора». Проходя «сияющий зал» суворовского училища, герой встречается с генералом «с алмазной звездой на груди». В этом символическом финале создан образ училища как величественного святилища, где осуществится мечта патриота.

Отличаясь от ясности «Сын полка», мир повести «Иван» выглядит относительно пасмурным. Ночью заспанному капитану является мальчишка, чье лицо «темновато-серое от въевшейся в кожу грязи». В ту же «ненастную» ночь, закончив обход, капитан

«в темноте <…> заблудился». В угрюмой атмосфере капитан Холин «в задумчивости напевает, повторяя один и те же слова: “Эх, ночка темна, / А я боюся…”». Не получив ни «финки» как подарок от капитана Гальцева, ни пожелания успеха от старшины Катасонова, мальчик делает «обиженное и немного печальное» лицо. В объятиях «мглы холодной ненастной ночи» начинают операцию. На овраге, где «пахнет трупом и сыростью», капитаны, «прослушивая темноту», взглядом провожают мальчика, проскальзывающего и «исчезающего во тьме». Возвратившись в землянку, они пытаются «залить тоску» водкой: Гальцев «не мог без щемящего сердце волнения думать о» мальчике, а Холин «опьянел и сидел сумрачный». Неизгладимое впечатление производит в трагичном финале повести лицо мальчика: «Он смотрел исподлобья, сбычась, как тогда, при нашей первой встрече в землянке на берегу Днепра. На левой щеке, ниже скулы, темнел кровоподтек». Абсолютно разным образом заканчиваются две повести: «Ваня» шагает к блестящему будущему, «Иван» остается в померкшем прошедшем.

5.4 Выводы к главе 5.

На основе сходного материала созданы повести «Сын полка» и «Иван», которым мы не намерены давать оценку при сравнении. Среди них не существует вопроса о том, какая лучше, а какая худше. Скорее, писатели из одного и того же исторического факта

«вытаскивают» актуальные для своего времени и аудитории проблемы.

1. Общим героем повестей является военный сирота. Он лишен семьи, поэтому бросается в объятья войска. Но судьбы сирот совсем разные. В повести В. Катаева герой

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

132

Ваня получает сердечный прием от разведчиков, постепенно избавляется от обездоленной жизни. В варианте В. Богомолова, наоборот, по мере военной деятельности люди начинают забывать, кто такой Иван. После того, как герой в очередной раз пробирается в позицию врагов, он остается один и погибает один.

В теме превращения в солдата тоже присутствуют противоположные ситуации.

В «Сыне полка» существует торжественный «ритуал», во время которого Ваня переходит процесс «стричься–мыться–наряжаться». В результате грязный мальчик превращается в нарядного солдатика. В «Иване», несмотря на то, что такой прекрасный образ тоже имеется, более значительным оказывается то, что герой снимает военную форму и переодевается нищим.

2. В обоих повестях присутствует мотив усыновления. Этот мотив полностью развивается в «Сыне полка», поскольку представляет собой центральную тему повести.

Мы видим, как Ваня встречает с образцовым сыном полка, как он показывает другим свое старание научиться солдатской науке. Хотя потенциальный отец погибает, героя все-таки усыновляет полк. То, что армия – это приют, становится ключевым концептом, связанным с пафосом произведения. Но данный мотив в «Иване» не «расцветает», наоборот, Ивана забывают, что подчеркивает жестокость военного закона.

3. Образы героев друг другу противоположны. Ваня изображен как ребенок, а Иван временами выглядит как взрослый. В Ване сохраняются детские качества:

невинность, наивность, дружелюбие. Иван самостоятельный, практичный, также суровый. Ваня мечтает о превращения в солдата полка, питая боевую романтику. Иван мучается своим тяжелым бременем бойца, разглядев истинную сущность войны.

Вообще, две повести сильно различаются по эмоциональной окраске. «Сын полка»

преисполнен патриотизмом, в который входят чувства принадлежности к войску, преданность родине, и др. А в «Иване» воцаряется печальная атмосфера. В военные годы народ верят в силу армии, обеспечивающую безопасность страны. После войны люди оглядываются на то, какой ценой далась победа. Два варианта художественного текста на одну тему позволяют увидеть, как менялось настроение в обществе, взгляды на войну.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

133

Заключение

Диссертация посвящена изучению темы превращения в солдата в русской литературе 1940–1960-х годов о Великой Отечественной войне. На первый взгляд, эта тема кажется достаточно узкой и лежащей на поверхности, но в расширенном смысле она содержит сложные вопросы обрисовки человека, принимающего участие в военных действиях, его психики, понимания того, что такое солдат в разных исторических контекстах, отображение гуманистического размышления о роли человека, испытаниях, пережитых на войне, в литературе как виде искусства.

Выбранные нами разнородные художественные произведения соединяются друг с другом тем, что они созданы на основе собственного опыта писателей, непосредственно принявших участие в войне. Поэтому эти тексты о войне могут рассказывать о совсем разных персональных историях, но они ориентируются на общие чувства и сознание, знакомые и близкие всему пострадавшему (и победившему) народу.

Еще раз вернемся к структуре работы и основным итогам каждой главы.

Во второй главе мы рассматривали различия в трактовке нашей темы в произведениях одного писателя – Михаила Шолохова, чьи рассказы военных лет и периода «оттепели»

сходны по сюжетной конструкции, но существенно расходятся в смысле. Изображение того, как закаляется боевой дух Герасимова, важно для удовлетворения потребности в образе персонажа-патриота, своего рода образца для ухдящих на фронт миллионов его последователей («Наука ненависти», 1942). Примером несчастья Соколова разоблачается суровая военная реальность. Достижение победы требует не только огромных жертв на фронте. Переход из жизни мирной в жизнь военную труден, но возвращение с войны оказывается еще труднее. Солдат на войне многое теряет, и после войны ему приходится восстанавливать целостность своей жизни. («Судьба человека», 1957).

В третьей главе сопоставлены стихотворения поэтов-фронтовиков Михаила Кульчицкого и Булата Окуджавы, совсем молодыми людьми оказавшимися на фронте.

Для М. Кульчицкого характерен комплекс юношеского оптимизма, складывающегося из мировоззрения, основой которого являются революционный энтузиазм,

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

134

«антиспокойствие», и т.п. Оптимистичное мироощущение, хотя сталкивается с помехой в виде войны, все-таки удерживается с помощью обращения к славной военной истории России («Мечтатель, фантазер…», 1942). Б. Окуджава в своих «песенках» 1950–1960-х годов элегически сочувствует, иногда даже соболезнует молодым бойцам. Страх, неуверенность и растерянность попавшего на фронт молодого человека являются, как кажется, непреодолимыми преградами к превращению в подлинного солдата. Поэт обнаруживает у своего лирического героя и прямо высказывает чувство страха, которое ему стыдно выразить, но которое было частью процесса превращения в солдата и задним числом может быть обнародовано, поскольку было преодолено («Первый день на передовой», 1957). В стихотворениях 1970-х годов Окуджава завершает военную тему, воспроизводя образы, связанные с коллективной памятью всего фронтового поколения, которое не щадило себя в боях, потому что жаждало победы. Завершенная этой победой война требует от солдата спокойного возвращения к мирной жизни. Но переход к этой жизни Окуджава практически не показывает, для него важно, что хотя бы некоторые

«мальчики» остались живы. Пережитое должно уйти для них в прошлое, жизнь нужно продолжать, но о военном подвиге и страшных испытаниях невозможно не вспоминать.

В четвертой главе проанализированы как стихотворные, так и прозаические тексты, посвященные проблеме «женщина на войне». В поэзии Ю. Друниной лирическая героиня, осознавая происходящие с ней на фронте изменения, старается совместить в себе мужественность воина и женственную нежность. Героини в повести «А зори здесь тихие» (1969) с этим не справляются. Б. Васильев определяет женщин-солдат, чья натура противоречит характеру войны, как героических, но в то же время трагических жертв.

Гибель пяти несостоявшихся женщин-бойцов в итоге порождает подвиг одного мужчины-солдата, который в состоянии аффекта из-за смерти своих подчиненных начинает воевать с безрассудной яростью и отвагой.

Эволюция военной темы в поэзии Друниной связана с ее восприятием войны.

Стихотворения 1940-х годов определяют войну как новую, тяжелую для молодой девушки обстановку, вторгшуюся в мирные дни. С этим тезисом связаны мотивы перелома жизни («Я ушла из детства…», 1943; «После тревоги, ночью…», 1945), долга перед родиной, равновесного с мужским («Качается рожь несжатая…», 1943), душевного изменения («Не знаю, где я нежности училась…», 1946), и т.д. В 1950–1960-е годы война

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

135

становится незменимой частью судьбы поэтессы, заболевающей окопной ностальгией, постоянно тоскуя по фронтовым временам («Я люблю тебя, Армия…», 1958; «Я люблю это время…», 1959; «Мне близки армейские законы…», 1964). В результате тема сформированного военного опыта накладывается на лейтмотив юности («Ах, детство!..», 1958; «Страна юность», 1965).

В пятой главе сравниваются два произведения о воюющих детях, основанные на похожем материале – истории военного сироты, ставшего участником боевых действий, принятого в состав армейского подразделения. Но тональность этих текстов противоположна. В. Катаев размещает героя как будто в обетованной земле, где маленькому патриоту предоставляют все, что необходимо для становления солдата. Все трагические обстоятельства в итоге складываются для главного героя идеально правомерно («Сын полка», 1944). В. Богомолов лепит образ марионетки в военной деятельности, побуждая читателей усомниться в справедливости использования несовершеннолетнего ребенка в военной разведке («Иван», 1957). Оценки двух художественных текстов не дается. Разница в их эмоциональной окраске объясняется ориентировкой на определенную аудиторию и время создания. Повесть «Сын полка»

предназначена для детей. Одна из ее задач – воспитать в молодых людях верность родине и уважение к справделивости ее армии. В «Иване» же представлена точка зрения взрослого человека, раскрывающего истинную суть войны под маской увлекательного приключения юного разведчика.

Окончательно обобщая результаты исследования, устраним границы между главами данной работы и рассмотренными в них текстами, чтобы проявить различие развития темы превращения в солдата в двух литературных периодах – в военные годы и в период

«оттепели».

1. Сюжет

1) Рассмотренная нами военная проза, несмотря на разнообразие историй, включает в себе устойчивые сюжетные элементы. Основной костяк рассказа или повести состоит из таких частей: довоенная жизнь, прощание с семьей, отправка на фронт, преодоление себя, (плен, нечеловеческая участь, спасение из плена,) встреча лицом к лицу с врагом. Полная

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

136

структура типична для художественных произведений военных лет. Разница заключается в акценте описания, и в некоторых случаях к данной основе еще добавляется дополнительная сюжетная линия. В рассказе Шолохова «Наука ненависти» героика Герасимова воплощается в развитии сюжета об освобождении из лагеря. Повесть Катаева

«Сын полка» тоже складывается из вышеуказанных сюжетных элементов. В истории Вани линия фабулы немного варьируется, появляются встреча с примерным сыном полка – предоставление снаряжения и присвоение звания – поступление мальчика в военное училище. Последовательность эпизодов вычерчивает становление маленького солдата.

Однако данный набор эпизодов недостаточен для создания текстов периода

«оттепели». Значительную роль в это время играет сюжетная линия, связанная с концом войны и послевоенной судьбы героя. В рассказе Шолохова «Судьба человека» подлинной завязкой сюжета можно считать часть, описывающую семейную трагедию и восстановление послевоенной жизни Соколова. В конце повести Васильева «А зори здесь тихие» существует эпилог, изображающий спокойное пространство, где когда-то воевали пятеро девушек. Зори кажутся тише молодому рассказчику эпилога, вообразившему былой гомон огня, под которым погибли когда-то героини, почти забытые новым поколением после войны. Память о них хранит их старшина Васков, передавая ее сыну Риты. Повесть Богомолова «Иван» заканчивается капитуляцией Берлина. Чувство сжатого сердца после обнаружения документов, удостоверяющих гибель мальчика Ивана, остается еще лет на пятнадцать после войны в памяти рассказчика Гальцева. Именно эта горечь в финале окончательно формирует пафос всей повести.

2. Композиция

Писатели неизменно прилагают старания, чтобы произвести на читателей сильное и глубокое впечатление. Достижение этого требует неразрывного содействия двух художественных начал – формы и содержания. Как правило, относящаяся к реалистической литературе военная проза считается стандартной, консервативной в отношении композиционных приемов. Но рассмотренные нами произведения устроены таким образом, чтобы быть связанными с действительной жизнью. В повествовательной структуре этих текстов важную роль играют рассказчики.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

137

Во-первых, главный рассказчик является представителем какой-то группы людей, имеющих близкие опыт и историю. В «Науке ненависти» это Герасимов; в «Судьбе человека» – Соколов; в «Иване» – Гальцев. Соответственно, существует рассказчик вторичный, представляющий собой слушателя, свидетеля. Такая роль выполняется в

«Науке ненависти», «Судьбе человека» и «А зори здесь тихие» (в части «Эпилог») близким или далеким от биографического автора «я». Взаимодействие рассказчиков двух типов представляет процесс воспоминания и передачи военной памяти. Посредством этого приема литература о войне приобретает такую важную черту, как правдоподобие.

Во-вторых, рассказчик в произведениях периода «оттепели» приобретает еще одну функцию: его введение обеспечивает ретроспективную точку зрения. Истории 1940-х годов («Наука ненависти», «Сын полка») рассказываются так, как будто они произошли недавно или еще развиваются. Рассказ и повесть военных лет с «незавершенным»

финалом убеждают читателей в подвижности грядущего героев: Герасимов будет

«драться с таким ожесточением», Ваня продолжит «шагать смелее». А в текстах 1950–

1960-х годов («Судьба человека», «Иван», «А зори здесь тихие») рассказчики, живя уже через десять-пятнадцать лет после войны, оглядываются на прошлое. Временная дистанция заставляет персонажа оценить цену победы (Соколов), осознать грех (Гальцев), находиться в неведении, а затем выведать заброшенную историю своей земли (рассказчик в эпилоге «А зори здесь тихие»).

3. Тематика

На первый взгляд, кажется, что в отобранных текстах тема превращения в солдата развивается как будто одинаково, позволяя обобщать разные тексты. Но, если подробно анализировать нюансы, мы понимаем, что в каждом произведении есть свои особенности.

В художественных текстах 1940-х годов на первый план выходит тема овладения навыком военной жизни, которое происходит каждый раз по-разному. Герасимов в лаконичном разговоре со своими товарищами повествует о том, как он, овладев «наукой ненависти», стал духовно квалифицированным бойцом. На примере Вани мы видим, как оборванный сирота превратился в разряженного солдатика, «сына полка». Произведения 1950–1960-х годов рассказывают не только о «входе», но и о «выходе» из военной жизни, связанном как с окончанием войны, так и с гибелью героя. В процессе превращения в

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

138

солдата Соколов похож на Герасимова, но страдал он больше, поскольку «судьба человека» оказалась искалеченной в тылу. «Иван», отклонившись от образа поведения детей, возомнил себя взрослым солдатом и не смог вернуться обратно в детство. Ушли из мира героини «А зори здесь тихие», каждая из которых из-за душевного препятствия так никогда и не научилась боевому навыку.

Что касается проанализированных нами поэтических произведений, то в тематику превращения в солдата входят еще более разнообразные проблемы, которые можно свести к нескольким аспектам. Во-первых, у лирических героев проявляется юношеская пылкость к бою, что в стихотворениях 1940-х годов Кульчицкого восходит к прославлению революционеров-предшественников, а в текстах Друниной – к чувству долга и гордости за то, что «девчата» защищают родину, как «парни». Однако такая страстность с точки зрения поэзии 1950–1960-х годов кажется уже немного наивной, потому что «бумажный солдатик» (Б. Окуджава) слишком молод и неопытен, чтобы сопротивляться жестокости войны.

Во-вторых, поэзия 1940-х годов изображает войну как событие, касающееся прежде всего собственного авторского опыта. Во многих стихотворениях Кульчицкий, применяя первое лицо, выражает настроение боевой романтики, веру в светлое будущее, и др. В период «оттепели» военная тематика приобретает более широкий размах. Объектом обрисовки под кистью Окуджавы часто становятся не только отдельный человек, но и группа людей. Друнина в своих стихах 1950–1960-х годов тоже увеличивает масштаб. По сути, они начинают создавать стихотворения на общую тему «мое поколение», обобщая эмоции изображаемых персонажей.

Вспомним три аспекта тематики (феномены индивидуальной жизни, культурно-исторические явления, онтологические и антропологические универсалии), на которые мы предполагали опираться при анализе художественных произведений.

a) Взрослый солдат старается быть не только физически готовым к войне, но и духовно готов воевать; молодой человек со своим представлением о войне видит настоящую картину фронта; женщина считает себя обязанной защищать родину, как мужчина;

ребенка воспитывают бойцом. Это относится к категории феноменов индивидуальной

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

139

жизни. Нельзя не отметить при этом, что военная литература, несмотря на изображение отдельных героев, неизменно затрагивает судьбу большинства народа.

б) Великая Отечественная война – это война всенародного участия, поэтому разнообразие героев (различных по полу, возрасту, социальному статусу, этническому происхождению) представляет собой специфику русской литературы об этой войне. Но мы видим в художественных текстах изображение того, как закаливается общенародное настроение, создается готовность воевать на основе революционного менталитета, вовлекаются в войну силы женщин, усыновляются военные сироты, воспитываются в специальном училище воевавшие дети и т.д. Совокупность этих элементов составляет культурно-историческую картину России в годы войны.

в) Области онтологии принадлежат вопросы, что изменится, когда мирный человек превратится в военного?, какие качества определяют хорошего солдата?, чем пострадавший во время войны живет после нее?, каким образом человек остается человеком, а не хищником после кровавой войны?, что остается от человека после его гибели?, и т.п. Поиск ответов на эти вечные вопросы, касающиеся основ существования человека, является одной из задач военной литературы.

Тематика военной литературы прикасается к антропологической универсалии в одной из ее дисциплин¹⁰² – социально-культурной области, связанной с историей, социологией, и психологией. Различие темы превращения в солдата во время двух различных периодов заключается в рассмотрении проявления человеческой силы перед войной. Герои в произведениях 1940-х годов часто находятся в активном положении по отношению к окружающему миру. Герасимов овладел наукой ненависти, искусством контроля над чувствами. Лирический герой М. Кульчицкого, хотя испытал конфликт между своим представлением о войне и реальностью, воодушевил себя на преодоление трудностей.

Героиня в ранней поэзии Ю. Друниной взвалила на себя долг охранять страну, приобретя мужественность воина. Ваня всеми способами подладился к требованиям полка и фронтовым обстоятельствам. То, чего ему недостает, чтобы стать отличным солдатом, он может научиться в училище.

102 Наука антропологии традиционно подразделяется на четыре главных направления: физическую (биологическую), археологическую, социально-культурную, и лингвистическую антропологий.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

140

Персонажи в текстах 1950 – 1960-х годов оказались подчинены жестокости войны.

Соколов, сделавший все для своего спасения, не может предотвратить беду – гибели семьи. Солдатик в стихотворениях Б. Окуджавы бессилен перед монстром войны, как марионетка. Героини Б. Васильева не смогли воспротивиться напасти, став жертвами.

Иван пострадал от жестких военных законов: никто не расспрашивает о разведчике, исчезнувшем при выполнении задания. Такой человек превращается словно в мертвую душу.

Словом, разница между двумя эпохами находится, в первую очередь, в аспекте антропологических вопросов. Литература военных лет верит в человеческое могущество как решающую силу цивилизации; в период «оттепели» литература чаще убеждает в хрупкости человека под колесом истории.

4. Мотивы.

В произведениях 1940-х годов («Наука ненависти», «Сын полка») сюжет о военных действиях значителен. Функцию перелома фабулы выполняет мотив «освобождения из плена». Именно с этого момента Герасимов вырвался из пассивного положения и начал властвовать над своей судьбой, а Ваня показал разведчикам свою способность к военной деятельности.

В текстах 1950 – 1960-х годов значение мотива освобождения понижается. В «Судьбе человека» эпизоды фронтовых событиях и плена служат лишь фоном рассказа, оказывающегося контрастным к послевоенной трагедии Соколова. На первый план выходит мотив «поиска семьи», который начинает фрагмент фабулы, связанный с послевоенной жизнью героя. Розыск подходит к концу, когда герой узнает о смерти своих жены и детей. В описании гибели сына эмоция печали в рассказе поднимается до пика.

В «Иване» увлекательного описания военной деятельности почти нет, потому что военная героика не показана в сильной позиции. Мотив поиска есть и в этой повести.

Когда другие начинают забывать Ивана, только Гальцев все время расспрашивает о его

«следах». История развязывается тем, что Гальцев находит документ, удостоверяющий расстрел мальчика. В результате скорбь у рассказчика никогда не рассеется.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

141

В военной прозе существует еще один важный мотив – «усыновление», имеющий многогранные значения. В «Сыне полка» несмотря на то, что потенциальный отец, собравшийся усыновить Ваню, погиб, оптимизм повести не исчез. Лишенного войной родителей сироту вскармливает государство. Иными словами, мотив усыновления удачно развился. Но в «Иване» совсем противоположная ситуация. Капитан и подполковник были намерены усыновить Ивана, но это не получилось. Более того, после его невозвращения из-за «кордона» люди не обсуждают маленького разведчика, можно сказать, что они начали его забывать. Как это ни трагично, все, кроме рассказчика повести, видели мальчика обычным солдатом, игнорировали тот факт, что он еще ребенок.

В «Судьбе человека» Соколов с помощью усыновления избавился от мучительного одиночества. Герой с военным сиротой Ванюшкой отыскали чувство полноты жизни. В повести «А зори здесь тихие» Васков освободил себя от печали войны, взяв на воспитание сына одной из соратниц как наследие военной памяти. Помимо того, тот факт, что герой воспитал сироту будущим солдатом, означает прославление его погибшей матери и девушек, павших вместе с ней.

Мотивы в стихотворных произведениях разнообразнее, так что их трудно систематизировать. Возможно, это связано с тем, что раскрытие закономерности требует рассмотрение большего количества текстов, и в данной работе объем «выборки»

недостаточен. Но все же мы можем сделать ограниченное обобщение.

В стихотворениях 1940-х годов лирические герои перед лицом затруднения держат себя уверенно и напористо. К категории смысла «трудность» относятся мотивы «трудная работа» («Мечтатель, фантазер…» М. Кульчицкого) и «грязная теплушка» («Я ушла из детства…» Ю. Друниной), отмечающие перелом воззрения / жизни. Отношения к трудностями можно увидеть в лейтмотивах «падать» («падающих» в «Самое страшное в мире…», «упаду» в «Самое такое», «упавших» в «Красный стяг» М. Кульчицкого) и

«шагать» («шагнула» в «В школе», «шагаем» в «Качается рожь несжатая…», «шаг» в

«Качается рожь несжатая…» Ю. Друниной), означающих дух самопожертвования / целеустремленности.

В стихотворения 1950–1960-х годов мотивы противоположны по значению.

Лейтмотивом в песенках Б. Окуджавы является «мальчик» («мальчик» в «Раскрываю

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

142

страницы ладоней…», «мальчишка» в «Не верь войне, мальчишка…», «мальчики» в «До свидания, мальчики») наряду с варьирующимся видом «парень» («Тамань»). Исходя из послевоенной точки зрения, поэт видит в молоденьких солдатиках безвинность и бессильность. Просто катастрофа, что они на войне «играют». В поздней поэзии Ю.

Друниной развивается сходный мотив, связанный с темой молодости бойца – военная

«девчонка», составляющий в итоге лейтмотив «юность» («юность» в «Я люблю тебя, Армия…», «боевая юность» в «О нашей юности», «армейская молодость» в стихотворении «Аэродром»,). Но в отличие от Б. Окуджавы превращение в солдата, по мнению лирической героини, – не «беда», а «удача». Она гордится своим окопным опытом, став солдатом как «дочь поколения, <…> Зоя», бойцом равноценным, «похожим на парней».

5. Проблематика

В литературе 1940-х годов, посвященной Великой Отечественной войне, неизменно присутствует тема надличностного значения происходящего на войне. Это связано с тем, что, когда страна находилась в угрожающем положении, первенствовал государственный интерес. Статус народа приобрел значимость преимущественно в контексте родины.

Солдат в литературе воспринимался как часть всего государства. Чтобы государство развивалось, человеку необходимо было стать солдатом в соответствие с требуемым образцом. «Долг», «доблесть», «подвиг», «слава» и т.п. стали ключевыми словами для трактовки данной темы. В рассказе Шолохова «Наука ненависти» отвага Герасимова соответствует требованиям, которые государство предъявляло народу. Повествование с наставительной интонацией в конце рассказа учит тому, как быть настоящим солдатом.

В повести Катаева «Сын полка» государство во время войны предоставляет народу приют.

Дети, не обязанные входить в состав армии, став ее сыновьями, отправляются в военные училища, чтобы в ближайшем будущем они могли платить своему отечеству.

Художественные тексты, очевидно, исходят из представления, что государство выше человека, и оно в конечном итоге предопределяет человеческую судьбу.

В военной литературе 1950–1960-х годов писатели заостряют внимание на индивидуальном сознании. Это обусловлено тем, что, когда война закончилась, людям естественно пришлось обращать внимание на смысл самого человеческого

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

143

существования. В этот период экзистенциальное видение народа как множества разных людей превысило вес государственной идеологии. Изображение солдата, начавшего размышлять о связи между своей ролью и судьбой, достигло значения универсального уровня. В рассказе Шолохова «Судьба человека» солдат, под руководством духа самоотверженности на фронте временно отбросивший «эго», вдосталь хлебнул мучений, продолжая собственную послевоенную жизнь. В повести Богомолова «Иван» капитан, исходя из послевоенного гуманизма, порицал себя за то, что за «государственную»

победу отдал жизнь ребенка, в некотором смысле, «частного имущества» чьей-то семьи.

Подобная ситуация повторяется в повести Васильева «А зори здесь тихие»: выживший герой осознает, что его жизнь была спасена пятью женщинами-солдатами, и что на свой героический поступок он был воодушевлен их жертвой. Литература этого периода, осмеливаясь опрокинуть тезис предыдущего абзаца, выводит на первый план осознание значимости человеческого существования.

«Наука ненависти» в смысле социальной психологии представляет собой словно воинский устав, требующий от солдат воспитать у себя ненависть к врагу, а «Судьба человека» вскрывает послевоенную реальность – хрупкость судьбы народа, противоречащую мощи боевого состояния. Стихотворения Кульчицкого выражают уверенность в своем юношеском могуществе даже при испытании тяжести солдатского бремени; песенки Окуджавы сожалеют о бессилии молодых солдатиков перед лютостью войны. Поэзия Друниной обобщает окопную юность женщины периода войны рассудочным патриотизмом, повесть «А зори здесь тихие» сводит героические поведения женщин-солдат к неоправданно большой жертве. «Сыну полка» прокладывают блестящий путь к окончательному превращению в военного, а мальчика «Ивана» ведут в мрачную пропасть. Сопоставленные нами тексты в некоторой степени составляют друг другу контраст. Причем они отзываются на общественные настроения, поэтому, видимо, считаются одними из самых представительных произведений русской военной литературы.

Однако, нельзя не признать, что данное исследование имеет свой предел. Учитывая объем работы, мы выбрали лишь некоторые тексты из «моря» художественных произведений. Для создания панорамной картины эволюции литературы о Великой Отечественной войне, необходимо, конечно, шире рассмотреть большее количество

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

144

текстов. Перспектива дальнейшего исследования может заключаться в рассмотрении

«военного» сверхтекста. В тематике, сюжетике, мотивике выбранных художественных произведений наблюдаются точки соприкосновения. Более или менее глубоко ставится в них ряд проблем – воспитание единодушного военного настроения, повышение значения личности, исполняющей роль солдата, излечение военной травмы и сохранение прошлого опыта фронтового страдания, восстановление послевоенной жизни, способ выживания в ситуации исторической беды и т.д.

Такой сверхтекст считается одним из важнейших в российской культуре в связи с тем, что он сформировал стереотипную трактовку общенародной памяти о Великой Отечественной войне. Кажется, что рефлексия отечественной истории в русской литературе о войне никогда не была объективной, а наоборот, субъективной. Писатели-фронтовики выражают конфликтное мироощущение, которое испытали мирные люди, превращающиеся в военных, но одновременно убеждают в том, что они, после того, как возвратятся к мирному состоянию, не станут поколением потерянным, а все равно будут оставаться победителями, не только историко-фактически, но и нравственно-психически.

Таким образом, «военный» сверхтекст входит в сознание, с которым носители русской культуры воспринимают свое прошлое. Причем, в известной степени, он служит эмоциональный поддержкой для всего народа.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

145

Библиографический список

Источники

1. Ахматова А. А. Стихотворения Ахматовой. М.: АСТ, 2006.

2. Богомолов В.Г. Иван, Зося: повести. М.: Детская литература, 1981.

3. Бродский И. А. На смерть Жукова. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа:

http://libverse.ru/brodskii/na-smert-zhykova.html

4. Окуджава Б. Ш. Булат Окуджава – Стихотворения. СПб: Академический проект, 2001.

5. Варламов А. Алексей Толстой: Биография. М.: ЭКСМО, 2009.

6. Васильев Б. А зори здесь тихие. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа:

http://militera.lib.ru/prose/russian/vasilyev1/01.html

7. Твардовский А. Т. Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы. М.: ЭКСМО, 2012.

8. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. М.: АСТ, 2007.

9. Друнина Ю. М. Юлия Друнина – Избранные произведения в двух томах. М.: Худож.

лит., 1981.

10. Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М.: Центрполиграф, 1999.

11. Катаев В. П. Сын полка. М.: ЭКСМО, 2012.

12. Кульчицкий М. В. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа:

http://atimopheyev.narod.ru/KulchitskiyMihail/KulchitskiySamoeTakoe.html

13. Окуджава Б. Ш. Булат Окуджава: Стихотворения. СПб.: Академический проект, 2001.

14. Слуцкий Б. А. Борис Слуцкий: стихотворения. М.: Художественная литература, 1989.

15. Твардовский А. Т. Василий Теркин. М.: ЭКСМО, 2007.

16. Твардовский А. Т. И дорога до смерти жизнь: стихи, поэмы. М.: Русская книга, 1999.

17. Честь имею, Россия: сборник стихотворений. / Сост. Бобров. А. А. М.: Директ-Медия, 2015.

18. Шолохов М. А. Судьба человека: главы из романа, рассказы, очерки. СПб.: Азбука-Аттикус, 2015.

19. Шолохов М. А. Собрание сочинений, т. 8: Рассказы, очерки, фельетоны, статьи, выступления. М: Гослитиздат, 1960.

20. Шолохов М. А. Тихий Дон. М.: ЭКСМО, 2010.

21. Самойлов Д. Давид Самойлов: стихотворения и поэмы. Ростов на дону: Феникс, 1999.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

146

22. Симонов К. М. Жди меня: сборник – к 60-летию великой победы. М.: ЭКСМО, 2004.

23. Сурков А. А. Сурков А. А.: Собрание сочинений в четырех томах. М.: Худож. лит., 1978.

На русском языке I. Монографии

24. Агеносов В. В. Русская литература ХХ века. М.: Дрофа, 2004.

25. Алешка Т. В. Русская литература первой половины XX века: 1920–1950-е годы.

Минск: БГУ, 2009.

26. Андреев А. Н. Целостный анализ литературного произведения. Мн.: НМЦентр, 1995.

27. Бочаров А. Г. Военная проза // Современная русская советская литература: в 2 ч. М.:

Просвещение, 1987.

28. Великая Отечественная война в советской литературе: Межвузовский сборник научных трудов / Отв. ред. С. И. Шешуков. – М.: МГПИ им. Ленина, 1985.

29. Галанов Б. Е. Валентин Катаев. Размышления о Мастере и диалог с ним. М.:

Художественная литература, 1989.

30. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе ХХ века.

М.: Издательская фирма «Восточная литература», 1993.

31. Гордович К. Д. История отечественной литературы ХХ века. СПб.: Издательство

«Петербургский институт печати», 2005.

32. Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы. М.: ЭКСМО, 2003.

33. Демидович Т. В. Традиции русской прозы в советской литературе о войне. Lambert Academic Publishing, 2013

34. Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М.: Новое лит. обозрение, 2007.

35. Есин А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. М.: Флинта, Наука, 2000.

36. Зинченко В. П., Мещеряков Б. Г. Большой психологический словарь. М.: АСТ, 2008.

37. Карнацевич В. Л. 100 знаменитых харьковчан. Украина: Фолио, 2014.

38. Катанян В. В. Прикосновение к идолам. М.: Захаров-Вагриус, 1997.

39. Ковалев Д. М. Кульчицкий Михаил – Рубеж. Стихи. М.: Молодая гвардия, 1973.

40. Кожевников В. М., Николаев П. А. Литературный энциклопедический словарь. М.:

Сов. энциклопедия, 1987.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

147

41. Кременцова Л. П. Русская литература ХХ – Начала ХХI века в 2-х томах, т. 1: 1917–

1940-е годы. М.: Издательский центр «Академия», 2009.

42. Кременцова Л. П. Русская литература ХХ – Начала ХХI века в 2-х томах, т. 2: 1950–

2000-е годы. М.: Издательский центр «Академия», 2009.

43. Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература: в 3-х томах Кн. 1: Литература «Оттепели» (1953-1968). М.: Эдиториал УРСС, 2001.

44. Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература: в 3-х томах Кн. 2: Семидесятые годы (1968-1986). М.: Эдиториал УРСС, 2001.

45. Лосев В. В. Русские поэты XX века. М.: Флинта, 2009.

46. Некрасов В. П. В окопах Сталинграда: повесть, рассказы / предисл. Бакланова. Г. Я.

М.: Худож. лит., 1990.

47. Платонов О. А. Святая Русь: большая энциклопедия русского народа, русская литература. М.: Институт русской цивилизации, 2004.

48. Рябинина Н. В. Изучаем историю русской литературы XX века. М.: Флинта, 2012.

49. Силантьев И. В. Поэтика мотива. М.: «Языки славянской культуры», 2004.

50. Скатов Н. Н. Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги:

биобиблиографический словарь. М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005.

51. Смирнова С. В. Неразгаданный Шолохов – к 110-летию со дня рождения писателя М.

А. Шолохова: Информационно-библиографическое досье. Волжский: МБУ МИБС, Центральная городская библиотека, Информационно-библиографический отдел, 2015.

52. Томашевский Б. В. Теория Литературы. Поэтика. М.: Аспект Пресс, 1999.

53. Топер, П. М. Ради жизни на земле. Литература и война. Традиции. Решения. Герои:

Монография / П. М. Топер. – М.: Сов. писатель, 1985.

54. Фортунатов В. В. Отечественная история. СПб.: Питер, 2009.

55. Хализев В. Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2002.

II. Статьи

56. Александрова М.А. 1812 год в творческом сознании писателей фронтового поколения // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2013. № 1. С.11–

14.

57. Афанасьева А. И., Меркушин В. И. Великая Отечественная война в исторической памяти россиян. // Социологические исследования. 2005. № 5. С.11–22.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

148

58. Беляков С. Автомат в руках ребенка: историческая правда и мифология войны.

[Электрон. ресурс] – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ural/2005/5/be19.html.

59. Данилова Н. Ю. Право матери солдата: инстинкт заботы или гражданский долг? //

Семейные узы: модели для сборки. / Под ред. Ушакина. С. А. М.: НЛО, 2004. C. 188–

210.

60. Жевняк Л. И. Поэзия Юлии Друниной как ценность поэтического наследия фронтового поколения великой отечественной войны // Теоретические и методологические проблемы современного образования. М.: Спецкнига, 2011. С. 103–

105.

61. Зверева Г. Дискурс войны в популярной литературе современной России// Популярная литература. Опыт культурного мифотворчества в Америке и в России. М. 2003,.

С.94–108.

62. Кирдянова Е. Р. Категория лейтмотива в историческом освещении (интерпретация категории лейтмотива в научном дискурсе) // Вестник Нижегородского университета. 2003. № 2. С. 171–183.

63. Коткин С. Советский Союз в межвоенном цивилизационном контексте // Мишель Фуко и Россия. СПб: Летний сад, 2001.

64. Котовчихина Н. Д. Современный мир и творчество Михаила Шолохова. // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова.

2010. № 3. С.12–20.

65. Кузьменкова, Н. В. Какое слово горькое-война. Библиотечный вестник. Вып. 8/МУК СРЦБ; сост., набор, верст-ка ИС Джиган; тиражирование АН Соболева–Белый Яр, 2005. С. 4–12.

66. Кукулин И. В. Живая боль незнаменитых войн // Новое лит. обозрение. 2002. № 55.

С.313–316.

67. Кукулин, И. В. Регулирование боли (Предварительные заметки о трансформации травматического опыта Великой Отечественной / Второй мировой войны в русской литературе 1940-1970-х годов) // Неприкоснвенный запас. 2005. № 2-3 (40-41). С. 324–

336.

68. Лев А. А. Михаил Кульчицкий: «По пахоте пехота» // Красный век. Эпоха и ее поэты.

В 2 книгах. М.: «Прозаик», 2009. С. 598.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

149

69. Литвиненко Н. А. О рассказе М. А. Шолохова «Наука ненависти»: звонит колокол. //

Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А.

Шолохова. 2009. № 4. С. 24–31.

70. Литовская М. А. Воюющие дети в русской литературе первой половины ХХ века //

Homo Militaris: Литература войны и о войне. История, мифология, поэтика. Калуга:

КГУ им. К.Э. Циолковского, 2010. С. 93–99.

71. Литовская М. А. «Потешное войско» в русской литературе 1930-х годов // Мальчики и девочки: Реалии гендерной социализации. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003.

С. 328–337.

72. Лихачев Д. С. Лев Толстой и традиции древней русской литературы // Лихачев Д. С.

Избр. Работы в 3 Т. М.: Худож. лит., 1987. Т. 1. 1987. С. 106–131

73. Лю Я. «Судьба человека»: реализм или символизм. // Русский литературный язык в контексте современности: Материалы II Всероссийской научно-методической конференции. / Под ред. В. Н. Артамонов. Ульяновск: УлГТУ, 2012. С. 123–130.

74. Медин Р. Н., Огородник С.И. Психологическое обеспечение адаптации к службе военнослужащих по призыву // Актуальные вопросы современной психологии:

материалы III междунар. науч. конф. Челябинск: Два комсомольца, 2015. С. 58–60.

75. Михель Д. В. Мужчины, мальчики и поле боя // Гендерные исследования. 2002. №6. С.

133–149.

76. Никонова О. Женщины, война и «фигуры умолчания» // Неприкосновенный запас.

2005. № 40-4. С. 282–289.

77. Пастушков А. В. Актуальные проблемы социально-психологической адаптации военнослужащих в вооруженных силах российской федерации // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. СПб:

2007. №33. С. 378–381.

78. Рябов О. В. «Россия-матушка»: история визуализации // Национальная идентичность России и демографический кризис: Материалы Всероссийской научной конференции.

М.: Научный эксперт, 2007. С. 753–755.

79. Роднянская И. В. Лейтмотив // Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М.:

Советская энциклопедия, 1967. С.101–102.

80. Савицкая Т. В. Традиции Л. Толстого в военной прозе (В.П. Астафьев «Пастух и пастушка») // Молодой ученый. 2012, №1. Т. 2. С. 25–27.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

150

81. Сальникова А. А. И они хотели воевать: русские девочки и Первая мировая война 1914 – 1918 гг. // Сальникова А.А. Русское детство в ХХ веке: История, теория и практика. Казань: Казанский гос. ун-те, 2007. С. 191–213.

82. Скрипова О. А. Образ фронтовой молодости в поэзии Юлии Друниной //

Филологический класс. 2010. № 23. С.55–57.

83. Хрящева Н. П. «Этот запах был таким же» (Ситуация возвращения с войны в рассказах 1940–80-х годов). // Филологический класс. 2010. № 23. С. 58–62.

84. Цуриков Н. Дети эмиграции. Обзор 2400 сочинений, учащихся в русских эмигрантских школах на тему «Мои вспоминания» // Дети эмиграции: воспоминания.

Сб. статей. под ред. проф. Зеньковского В. В. М.: Аграф, 2001. С. 24–135.

85. Щеблыкин И. П. Тип художественного повествования в «тихом доне» М. А.

Шолохова. // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова. 2009. № 1. С. 28–33.

86. Щелков Л. Н. Мотив // Введение в литературоведение. Литературное произведение:

основные понятия и термины.М.: 1999. С. 202–208.

III. Диссертации и авторефераты диссертаций

87. Аристов Д. В. Батальная проза 2000-х гг.: традиции и трансформации. Кандидатская диссертация. Пермь: Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет, 2012.

88. Ершова Н. В. Трагический герой в творчестве М. А. Шолохова и В. М. Шукшина: По романам «Тихий Дон» и «Я пришел дать вам волю». Автореферат дис. … канд.

филолог. наук: Липецк, 2002. [http://www.lib.ua-ru.net/diss/cont/327021.html]

89. Иванов Ю. П. Александр Твардовский и русские поэты фронтового поколения:

Проблемы идейно-творческой эволюции. Автореферат дис. … докт. филолог. наук:

СПб, 1999. [http://cheloveknauka.com/aleksandr-tvardovskiy-i-russkie-poety-frontovogo-pokoleniya]

90. Кисель Н. А. Идейно-художественная целостность произведения: «Тихий Дон» М.

Шолохова. Автореферат дис. … канд. филолог. наук: Москва, 2002.

[http://cheloveknauka.com/ideyno-hudozhestvennaya-tselostnost-proizvedeniya]

91. Комирная Н. Ю. Художественная концепция судьбы в «Донских рассказах» М. А.

Шолохова. Автореферат дис. … канд. филолог. наук: Москва, 2005.

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

151

[http://cheloveknauka.com/hudozhestvennaya-kontseptsiya-sudby-v-donskih-rasskazah-m-a-sholohova]

92. Оленский Б. И. Народно-патриотический пафос как стихия света в художественном мире Леонида Леонова: От «Бурыги» до «Русского леса».

Историко-литературный и актуальный контекст. Автореферат дис. … канд.

филолог. наук: Краснодар, 2004. [http://www.dissercat.com/content/narodno-patrioticheskii-pafos-kak-stikhiya-sveta-v-khudozhestvennom-mire-leonida-leonova-ot-]

93. Розенблюм О. М. Раннее творчество Булата Окуджавы: Опыт реконструкции биографии. Автореферат дис. … канд. филолог. наук: Москва, 2005.

[http://www.dissercat.com/content/rannee-tvorchestvo-bulata-okudzhavy-opyt-rekonstruktsii-biografii]

94. Поль Д. В. Универсальные образы и мотивы в реалистической эпике М.А. Шолохова.

Автореферат дис. … докт. филолог. наук: Москва, 2008.

[http://cheloveknauka.com/universalnye-obrazy-i-motivy-v-realisticheskoy-epike-m-a-sholohova]

95. Хасанова Г. Ф. Военная проза конца 1950-х – середины 1980-х гг. в контексте литературных традиций. Автореферат дис. … канд. филолог. наук: Брянск, 2009.

[http://www.dissercat.com/content/voennaya-proza-kontsa-1950-kh-serediny-1980-kh-gg-v-kontekste-literaturnykh-traditsii]

На китайском языке I. Монографии

96. 李毓榛主編，《二十世紀俄羅斯文學史》，北京：北京大學出版社，2000。

97. 汪宏倫主編，《戰爭與社會：理論、歷史、主體經驗》，臺北：聯經出版社，2014。

98. 阿格諾索夫主編，淩建侯等譯，《二十世紀俄羅斯文學》北京：中國人民大學出版社，

2001。

99. 哈利澤夫，周啟超等譯，《文學學導論》，北京：北京大學出版社，2006。

100. 劉文飛，《插圖本俄國文學史》，北京：北京大學出版社，2010。

II. Статьи

101. 吳萍，〈從英雄主義到人道主義——蘇聯反法西斯戰爭文學的嬗變〉，《俄羅斯文藝》，

第1 期，2015。

102. 武艷玲，〈淺談蘇聯戰爭文學的歷史演變〉，《吉林師範大學學報》，第5 期，2003。

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

152

103. 侯丹，〈戰火中的「喀秋莎」：談衛國戰爭文學中的女性形象〉，《文藝理論與批評》，

第4 期，2015。

104. 唐若石，〈蘇聯衛國戰爭文學主題的演變〉，《閩江學院學報》，第5 期，1999。

105. 孫麗紅，董小川，〈衛國戰爭時期的蘇聯女兵初探〉，《歷史教學問題》，第4 期，2015。

106. 翁義欽，〈衛國戰爭題材小說創作傾向的變遷〉，《蘇聯文學》，第3 期，1985。

107. 許賢緒，〈當代蘇聯文學對衛國戰爭寫法的變化〉，《上海外國語學院學報》，第1 期，

1981。

108. 榮潔，〈肖洛霍夫研究史——20 世紀 50 年代前蘇聯的肖洛霍夫研究〉，《外語學刊》，

第5 期，2015。

109. 黎皓智，〈蘇聯衛國戰爭文學的藝術歷程〉，《外國文學評論》，第3 期，1995。

III. Диссертации

110. 王英權，〈肖洛霍夫戰爭題材作品的人道主義思想研究〉，吉林：吉林大學俄國語文

學系碩士論文，2013。

111. 和鳳娟，〈俄羅斯衛國戰爭散文中的女性形象典型〉，西安，西安外國語大學俄語語

言文學系碩士論文，2015。

112. 孫中文，〈蘇聯衛國戰爭文學研究〉，遼寧：遼寧師范大學比較文學與世界文學系碩

士論文，2008。

113. 楊星明，〈《這里的黎明靜悄悄》藝術特色研究〉，內蒙古：內蒙古師範大學俄語語言

文學系碩士論文，2015。

114. 楊婷婷，〈二十世紀俄羅斯戰爭歌曲中的語言世界圖景〉，臺北：國立政治大學斯拉

夫語文學系碩士論文，2001。

На английском языке I. Монографии

115. Black, J. War: A Short History. London: Bloomsbury Academic, 2009.

116. Hunt N. C. Memory, war and trauma. UK: Cambridge University Press, 2010.

117. MacKay, M. The Literature of World War II. UK: Cambridge University Press, 2009.

118. Wachtel, A. B., Vinitsky I. Russian Literature. UK: Polity Press, 2009.

119. Zimbardo, P. The Lucifer Effect: Understanding How Good People Turn Evil. New York:

Random House Publishing Group, 2007.

Интернет-источников исследовательского материала с электронными версиями

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

153

120. Данилова Н. (2003). Разные мужественности в современной военной литературе [Электрон. ресурс] – Режим доступа: http://www.reec.uiuc.edu/srl/masculinities/danilova.htm 121. Красиков М. «Строка, оборванная … пулей»? Судьба наследия Михаила

Кульчицкого как зеркало нашей эпохи. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа:

http://kharkovhumanit.narod.ru/Esse2.html

122. Переслегин С. Б. Альтернативная история как истинная система. [Электрон.

ресурс]. – Режим доступа: http://www.igstab.ru/Books/Alternat-1.htm.

123. Письма войны. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://www.world-war.ru/category/pisma-s-fronta/

124. Смирнова Г., Сидорова Н. Исполнилось 70 лет со дня первой публикации рассказа М. А. Шолохова «Наука ненависти», 2012. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа:

http://www.sholokhov.ru/museum/News/2012/n711/

125. Харьковский поэт Михаил Кульчицкий. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа:

http://www.shukach.com/ru/node/8938

‧ 國

立 政 治 大 學

‧

N a tio na

l C h engchi U ni ve rs it y

154

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

‧

在文檔中 角色的轉換與衝突：二十世紀四O——六O年代俄羅斯衛國戰爭文學中「成為戰士」之主題研究 - 政大學術集成 (頁 120-0)